Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

Вдруг в галерее послышались поспешные шаги, и Дананир встала, чтобы открыть дверь. За дверью стоял Слуга.

— Прибыл лекарь, госпожа.

В глазах Дананир блеснула радость.

— Прибыл? Что-то опоздал он сегодня. Ну, зови, зови, пусть входит. — Она вернулась к Аббаде.

— Приехал наш хорасанский лекарь, — сказала она с улыбкой, — про которого я говорила, что он часто бывает в аль-Мадаине. Может, с его помощью узнаем, кто ваш тамошний благодетель?

Аббада тоже обрадовалась этому приятному известию и теперь с нетерпением ждала прихода лекаря. Не прошло и минуты, как послышались шаги и шорох одежды, и Дананир бросилась навстречу вошедшему.

— Запоздал ты, лекарь, на этот раз! Но надеюсь, никакой неприятности не случилось?

Аббада приподняла покрывало, глаза ее стремились разглядеть лекаря.

— Мне надлежит просить прощения за свое опоздание. Во мне была нужда? — услышала Аббада голос с сильным чужеземным выговором. Сердце ее забилось, потому что она узнала голос их соседа Бехзада. Не успев даже как следует разглядеть вошедшего, она уже теперь знала, что это он, вне всяких сомнений!

— Это же Бехзад! — вскрикнула она.

При виде Аббады гость поспешно сбросил сандалии и устремился к ней; он коснулся ее руки, приветливо поздоровался и спросил:

— Какими судьбами вы здесь, тетушка?

— Да вот приехала проведать Дананир.

— Стало быть, наш лекарь и есть ваш друг Бехзад? — вымолвила пораженная Дананир. — Какое необыкновенное совпадение! Пожалуйста, господин, — она жестом пригласила его садиться.

Бехзад прошел своим твердым широким шагом к указаному месту и сел. Он был очень высокого роста, широкоплеч, с крупной головой; на лице со светлой кожей, под высоким лбом, выделялись глубоко посаженные, умные, проницательные глаза; он носил небольшие усы и короткую бородку. На вид ему было лет двадцать пять. Он кутался в длинную черную абу [39] Аба — вид одежды, носимой арабами. В Сирии и Аравии, а также в Ираке — это широкая, короткая рубаха, немного ниже колен; сверху имеет отверстие для головы, с боков — отверстия для рук; изготовляется из толстой и грубой шерстяной ткани, верблюжьей или козьей шерсти; обычно одного цвета — от очень светлого до очень темного, коричневого, а иногда — в белую и коричневую полоску; изредка бывает из сукна, шелка и с вышивкой. , голову его венчала низкая остроконечная шапка без обычной чалмы вокруг. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, он двигался легко и стремительно, словно носить свое тело не составляло для него ни малейшего труда, и лишь вблизи вы убеждались, что перед вами — поистине великан, взирающий на окружающих с высоты своего необычайного роста. В его взгляде читались сила и доброта — свидетели внутренней воли и чистосердечия. Его редко можно было видеть смеющимся, чаще он хмурил брови, и живое выразительное лицо его было сосредоточенным и внимательным. Обычно задумчивый, он говорил мало, однако беседовать с ним было приятно и занимательно; вместе с тем, собеседник его всегда чувствовал некоторую робость, словно сидящий перед ним человек обладал какой-то магической силой.

Не успел Бехзад сесть, как Дананир поспешно заговорила:

— Мы вспоминали о тебе с моей госпожой в час заката, а после говорили о тебе с госпожой Умм Джафар. Но я никак не думала, что ты и есть тот самый Бехзад, которого она поминала добром, поскольку не знала тебя под этим именем. Да наградит тебя господь за твое к ней милосердие!

Тут Дананир случайно повернулась в сторону Аббады и увидела, что та прикладывает палец к губам и смотрит на нее предостерегающе.

Дананир живо смекнула, в чем дело, но Бехзад, казалось, ничего не заметивший, спокойно объяснил:

— В аль-Мадаине меня знают только как Бехзада, поскольку считают, что я очень похож на перса, — вот и дали мне это персидское имя. А по-настоящему меня зовут, как вы знаете, Абдаллах.

Он ласково и в то же время почтительно взглянул на мать Джафара и добавил:

— Никакого особого милосердия к вам, тетушка, я не проявлял. Не помню, чтобы я совершил нечто, достойное похвалы.

Бехзад повернулся к воспитательнице:

— А как поживает госпожа наша Умм Хабиба? В добром ли она здравии?

— Да, — ответила Дананир. — Она сейчас в столовой зале, ужинает со своей гостьей. А потом я собиралась, как обычно, уложить ее спать.

Лекарь, казалось, не расслышал конца фразы. Стараясь скрыть промелькнувшее на его лице беспокойство, он поправил свой меч и спросил:

— А не приехал ли мой слуга Сельман?

— Нет, господин, — ответила Дананир. — Я ничего не слышала про то. А вы условились здесь встретиться?

— Да, и я ожидал, что он прибудет сюда к закату солнца. Но поскольку сам задержался, то думал, что он уже ждет меня.

Бехзад встал, озабоченно поглядывая на дверь, словно намереваясь выйти, и Дананир спросила:

— Моему господину что-нибудь нужно?

— Нет, ничего. Я просто хотел бы удостовериться, что Сельман еще не прибыл. Может быть, он все-таки приехал и ждет где-нибудь в помещении для слуг?

— Я поищу его, — предложила Дананир, вставая, — а господин пусть посидит здесь.

Но не успела она приблизиться к двери, как в галерее послышался шум и громкий смех. Воспитательница узнала голос Зейнаб, — видимо, девушка шла сюда, и по дороге ее что-то рассмешило. Дананир тоже улыбнулась про себя, радуясь, что воспитанница ее в хорошем настроении, и вышла в галерею.

— Ты здесь, госпожа? — послышался ее строгий голос. — Почему ты не отправилась в постель после ужина? Или мне непременно нужно было проводить тебя?

Она не успела закончить, как Зейнаб очутилась подле нее. Она подбежала к дверям, шаловливо таща за край платья Маймуну, с удовольствием ей подчинявшуюся. На лице Маймуны была улыбка.

— Ну, что тебя так рассмешило, милая? — уже мягче спросила Дананир.

Немножко успокоившись, Зейнаб прокричала, обернувшись в глубину галереи:

— Да слуга лекаря меня насмешил! Пойди только взгляни на него! — Она указала в глубь галереи.

Дананир посмотрела туда и увидела человека странной внешности, в одеянии, которое Сельман прежде никогда не носил. Сейчас же его голову прикрывала большая чалма, из-под которой лохматились длинные пейсы; в окладистой бороде пробивалась седина; а на плечи была накинута джубба; всем своим обликом он напоминал раввина. Тут и Дананир не смогла удержаться от смеха.

— О боже, — вскричала она. — Да что это с тобой приключилось?

Сельман нырнул в один из боковых ходов галереи и через минуту вновь предстал перед ними уже в своем собственном обличье: чалма, джубба и пейсы куда-то исчезли! Да и в бороде его больше не видно было ни одного седого волоса.