Джирджи Зейдан - Аль-Амин и аль-Мамун

— Наш господин ждет тебя, — сказал один из них. — Сейчас он уехал ненадолго, но скоро вернется. Нам он поручил встретить тебя и провести в залу, где тебе следует его ожидать.

Садун, опираясь на посох, двинулся вслед за бродягой. Они прошли через галерею и оказались во внутреннем дворике, через который попали в просторную залу. Многочисленные светильники свешивались с потолка, пол был устлан коврами с богатой вышивкой; на коврах всюду были разбросаны подушки. Бродяга пригласил Садуна присесть на подушку у правой стены.

Тот сел. Впервые ему удалось проникнуть в логово аль-Хариша, но поразило Садуна не богатое убранство залы. Гораздо большее впечатление производило развешанное по стенам оружие и боевое снаряжение. Помимо обычных мечей, луков и копий, здесь были пращи различных видов: либо из кожи, либо сплетенные из конского волоса или шелка. Рядом висели торбы, наполненные камнями. В одном из углов Садун увидел длинные шесты из крепкого вяза — с их помощью бродяги легко перепрыгивали через неширокие каналы. Тут же лежали веревочные лестницы с железными крючьями на концах, которые можно было забросить на крышу дома, чтобы взобраться на него; такие лестницы назывались штурмовыми. Еще он увидел сосуды с нефтью, которой пропитывалась туго скрученная ветошь и, подожженная, закладывалась в метательную машину.

Самих метательных машин здесь не было, кроме одной, маленькой, предназначенной для метания стрел или зажигательных снарядов; приспособлений для бросания больших камней тоже не было видно. Зато в центре залы высилась пирамида из палиц — здоровых дубин, утыканных железными гвоздями. Были там гвозди из серебра и даже золота, — видимо, палицы эти принадлежали главарям. Садун заметил также палицы, целиком сделанные из стали.

На полках вдоль стен он разглядел кучи свинцовых лепешек, которые бродяги запускали в своих врагов. Такая лепешка, кинутая с большой силой, могла поразить сразу нескольких противников. И много еще других предметов, с помощью которых можно было кого-либо убить или что-то сломать, а также груды скрученных веревок, — словом, все, что необходимо было бродягам в их гнусном ремесле, увидел Садун в этой зале.

Вскоре Садуна охватило беспокойство — прошло всего полчаса, а ему казалось, что он ждет аль-Хариша целую вечность. Он стал перебирать в памяти странные события минувшего дня. Вдруг послышался шум у дверей залы, и Садун понял, что аль-Хариш вернулся. Он оправил одежды и приготовился встретить предводителя бродяг.

Аль-Хариш вошел стремительно, в сопровождении красивого стройного юноши, одетого в кафтан и короткие штаны; голову юноши венчала остроконечная шапка. На румяных щеках его пробивался пушок, а по белизне кожи можно было заключить, что он из белых невольников.

Аль-Хариш быстро подошел к Садуну, поднявшемуся ему навстречу, и, поздоровавшись, сказал:

— Я задержал тебя, сам того не желая. У Хамида, — он указал на юношу, оставшегося стоять у двери, — есть дело к начальнику тайной службы, он хочет во что бы то ни стало пойти с нами. Придется взять его. Ну, а сам ты не передумал?

— Я пришел сюда среди ночи только чтобы исполнить твое желание, — ответил Садун. — Не ты ли просил меня об этом? Но если ты считаешь, что этого не следует делать, прощай!

— Да нет же! — испуганно вскричал аль-Хариш. — Я очень хочу, чтобы ты пошел со мною. Время позднее, да что с того? Лошади готовы! Поедем! — Он повернулся к юноше: — Сейчас мы едем с богословом Садуном к господину Ибн Махану, и я попрошу, чтобы он определил тебя в наемники: все лучше, чем быть тебе бродягой.

Сельману захотелось поближе рассмотреть невольника, которого аль-Хариш обещал устроить в наемное войско. Помимо красоты, юноша, как показалось Садуну, обладал еще умом, а также умением держать себя. Это не удивило Садуна: среди рабов — будь то ввозимых в Багдад или рожденных в нем — были замечательные образцы человеческой породы. Часто такие люди несли службу в войске или дворцовой охране наравне с наемниками, которым доверялась, в числе прочего, доставка депеш во дворец халифа.

Аль-Хариш вышел из залы, держа Садуна за руку, что являлось знаком почтения. Предводителю бродяг очень хотелось спросить своего спутника, не проведал ли он чего нового, как обещал, но чванливость и высокомерие не позволяли ему торопиться задавать вопросы.

Выйдя из дома, они сели в седла и тронулись в путь, сопровождаемые двумя бродягами.

Хамид, молодой невольник, следовал за ними сзади на осле; он удивлялся почтительности, с какой аль-Хариш обращался с этим богословом; но гораздо больше занимало его сейчас то, что сумеет ли он попасть в наемники, как решил его господин. Вообще-то, Хамид готовил себя для службы в бродяжьем воинстве, но теперешнему желанию аль-Хариша перечить не смел, ибо тот воспитал его, как родного сына; более близкого человека у юноши не было, и потому он слепо повиновался своему господину, питая к нему искреннюю любовь — чувство, вовсе не похожее на то, которое раб испытывает к своему хозяину. И аль-Хариш обращался с Хамидом, как отец; чувствуя, что он словно в ответе за этого юношу, он дал ему образование, чем не мог похвастать ни один бродяга.

До дома начальника тайной службы ехать было недалеко. Они спешились у входа, который охраняли два клевавшие носом стражника. Услышав звон упряжи, те вскочили и без лишних вопросов широко распахнули перед аль-Харишем двери дома. Аль-Хариш и богослов вошли внутрь; Садун для пущей важности опирался на свой посох. Стражник со светильником в руке ввел их в длинную приемную, в конце которой висел занавес, закрывавший вход в залу. Аль-Хариш кашлянул, и тотчас появился особо доверенный слуга Ибн Махана; они обменялись рукопожатием.

— Господин дома? — осведомился предводитель бродяг.

— Так это с вами у него назначена встреча? — полюбопытствовал старый слуга. — Много лет я служу своему господину, а не помню, чтобы он бодрствовал до такого позднего часа. Это в его-то возрасте!

Аль-Хариш оставил без ответа это замечание. Он просто прошел вперед и сам поднял занавес, пригласив Садуна войти следом; Хамиду он знаком указал ждать в приемной, пока того не позовут.

Слуге осталось только объявить:

— Прибыл аль-Хариш, мой господин!

Садун оставил обувь и посох у двери и вошел в залу, всем видом стараясь сохранить свое достоинство богослова.

Ибн Махан сидел посредине залы, на расшитой подушке, в обществе двух человек. Один подвинулся к нему совсем близко и о чем-то быстро говорил. Садун сразу узнал говорившего: это был Салям, начальник почтового ведомства. Должно быть, прибежал тайком сообщить полученное этой ночью известие о смерти халифа! Вон, Ибн Махан даже шею вытянул, чтобы лучше слышать! В глазах начальника тайной службы была заметна растерянность.