Франсин Риверс - Руфь. Непреклонная

— Что с тобой случилось?

Руфь видела, как возрастало беспокойство Ноемини. Свекровь оглядывалась по сторонам, как бы ища возможность ускользнуть от расспрашивающих ее женщин.

— Я помню тот день, когда вы ушли из Вифлеема с мулами, нагруженными вашими пожитками.

— Что с вами случилось?

Руфь могла только представить себе, о чем думала ее свекровь. Ноеминь была дома, в Вифлееме, но без всяких средств к существованию. Она находилась среди друзей, но было видно, что она вызывала у них лишь жалость и любопытство. Переживая за Ноеминь, Руфь не знала, что предпринять. Может, ей стоит протолкнуться в центр круга и попытаться выручить свою свекровь? Или это только ухудшит дело? Женщины окружили Ноеминь плотным кольцом, предоставив Руфи созерцать их спины. На самом деле ни одна из них не удостоила ее своим вниманием, разве что враждебным взглядом.

Они не старались скрыть то, что ошеломлены появлением Ноемини.

— Где твой муж, Елимелех?

— Такой высокий, красивый мужчина.

Женщины со всех сторон наступали на Ноеминь, задавая ей вопросы, которые только воскресили боль недавних трагических событий.

— У тебя были сыновья. Где они?

— Они, конечно, остались в Моаве!

— Где же Махлон и Хилеон?

Женщины говорили все разом, их все усиливавшийся интерес был прикован к несчастью Ноемини. Что касается Руфи, то они не удивлялись ей и не оскорбляли ее, поскольку предпочли просто не обращать на нее внимания. Ноеминь предупреждала, что ее не примут в Вифлееме.

— Мой народ будет смотреть на тебя как на чужеземку. Но хуже всего то, что они узнают в тебе моавитянку.

Все в облике Руфи изобличало ее национальность. Ее наряд отличался от одежды этих женщин, и кожа ее была темнее. У нее не было денег, чтобы сменить платье, и, естественно, возможности изменить цвет кожи. Требовалось время, чтобы эти люди приняли ее.

— Не рассчитывай, что кто-нибудь пригласит тебя в свой дом, — говорила Ноеминь.

Еврей не мог пригласить в свой дом чужеземца и не оскверниться при этом.

— О, Ноеминь, — причитали женщины, слушая рассказ о смерти Елимелеха, Хилеона и Махлона, — твое горе слишком велико, чтобы его можно было вынести!

Казалось, они несколько отпрянули от нее, смущенные и растерянные. Может быть, женщины не спешили предлагать ей помощь, опасаясь, что ее несчастье каким-то образом перейдет к ним? Руфь двинулась вперед, прокладывая себе дорогу через толпу, пока не подошла к Ноемини достаточно близко, чтобы та заметила ее.

— Не называйте меня Ноеминью [2] Приятная. , — воскликнула ее свекровь, — а называйте меня Марою [3] Горькая. , потому что Вседержитель послал мне великую горесть, — она начала плакать и стенать. — Я вышла отсюда с достатком, а возвратил меня Господь с пустыми руками. Зачем вам называть меня Ноеминью, если Господь заставил меня страдать, если Вседержитель послал мне такое несчастье?

Вероятно, Ноеминь слишком долго жила вдали от этих женщин, чтобы они могли разделить ее горе. Несмотря на слова сочувствия, они, кажется, были не в состоянии утешить ее. Встревоженные и смущенные, они стояли молча, поглядывая друг на друга. Руфь снова двинулась вперед, и когда взгляд Ноемини упал на нее, на лице свекрови отразилось чувство облегчения.

— Руфь, о, Руфь, подойди ко мне.

Когда Руфь пробиралась к свекрови, женщины отступали от нее, отходили, чтобы она не коснулась их. Они больше не игнорировали ее, а открыто и высокомерно разглядывали. Жар залил ее щеки. Неужели моавитянки так же смотрели на Ноеминь, когда она впервые появилась в Кирхарешете?

— Это моя невестка. Руфь, вдова Махлона, — сказала Ноеминь, беря ее за руку.

Руфь почувствовала, как дрожала Ноеминь. Это был тот самый момент, которого ее свекровь страшилась больше всего? Знакомство ее невестки, моавитянки, с ее друзьями? Ноеминь стыдилась ее? Она была всего лишь доказательством, необходимым для этих людей, — доказательством того, что по крайней мере один из сыновей Ноемини отвернулся от Бога и взял в жены язычницу. Руфи стало горько от мысли, что из-за нее свекровь страдает еще больше.

— Она моавитянка.

Эти слова прозвучали как проклятие.

— По рождению, — произнесла Ноеминь.

— Она собирается остаться здесь?

Никогда Руфь не чувствовала себя столь нежеланной.

Ноеминь вскинула подбородок, крепко сжав руку невестки.

— Да, она останется здесь. Мы с ней будем жить вместе.

— Но, Ноеминь, подумай, что ты делаешь!

— Без Руфи я бы не выжила.

— Но теперь ты среди своих. Отправь чужеземку назад, туда, где ей подобает быть. Ты знаешь, что об этом говорит Закон.

Ноеминь медленно повернулась, тело ее напряглось.

— Из Египта вместе с нами вышли и египтяне.

— И посмотри, сколько бед они причинили нам!

— Чужеземные женщины прокляты Богом!

— Они отвращают сердца наших мужчин от Бога!

— Хватит! — крикнула Ноеминь. — Неужели я должна отсечь то, что привил Бог? Руфь предпочла пойти со мной Она оставила свою мать, отца, братьев и сестер, все, что знала, ради того, чтобы прийти в Вифлеем и поклоняться вместе со мной Богу.

На мгновение все замолчали, но Руфь понимала: слова не могли убедить этих женщин принять ее. Она должна будет вести примерную жизнь, чтобы они поверили, что она предпочла Ноеминь своему отцу и матери, а их Бога — идолам своего народа. Время. Для этого требуется время.

— Вы вернулись как раз к Пасхе, Ноеминь. Хорошо, что ты снова среди нас.

С этими словами женщины начали расходиться, оставляя Руфь и Ноеминь одних у колодца.

Руфь тихо плакала.

— Я опозорила тебя. Из-за меня твое возвращение домой стало более тяжелым, чем могло бы быть.

— Нет, — устало откликнулась Ноеминь. — Они помнят, какой я была до того, как ушла отсюда. Мой муж преуспевал, и у меня была причина для радости. Я могла вместе с ними петь и смеяться. А теперь мое жалкое состояние вызывает у них тревогу. Если такое несчастье могло случиться со мной, думают они, то и с ними может произойти подобное. А это неутешительная мысль.

— Ты снова будешь петь и смеяться вместе с ними, матушка.

Ноеминь покачала головой.

— Я и не ожидала найти здесь кого-нибудь, — тихо прошептала она. — Но такая встреча… — она опустила голову, уставясь в землю:

— Никто не предложил мне даже куска хлеба или глотка разбавленного вина.

— Это все из-за меня.

— Неужели ты должна всю вину брать на себя? Я жила в Моаве двадцать лет. Я находилась среди идолопоклонников, открыла свой дом для чужеземок, которых мои сыновья взяли себе в жены. В глазах евреев я такая же нечистая, как и ты. А может, даже более нечистая, потому что я знала истину.

Глаза Ноемини наполнились слезами.

— О, моя дорогая. Ты все, что есть у меня. Ты — Божье благословение для меня. В Вифлееме никто не примет нас, Руфь. Таковы обычаи. Мы должны сами пробивать себе дорогу, — по ее щекам струились слезы. — Завтра Пасха. А я забыла. Как можно было забыть такой великий день? Самый главный праздник моего народа, а я…