Владислав Русанов - Обряд Ворлока

Мышцы на руках и ногах болели при малейшем движении. Так бывает после тяжелой и непривычной работы, но обычно проходит через пару дней.

А вот боль под правой лопаткой — это, скорее всего, следствие драки с ужасом глубин. Или сражения в развалинах аббатства Стринешальх? Тогда пикт тоже неплохо приложил его спиной о камни. А колено? Вратко попробовал пошевелить левой ногой… Получалось не очень. Кажется, колено опухло. Суметь бы на ноги встать. Ко всему прочему болели левые плечо и локоть. Да и на животе, похоже, налился здоровенный синяк. Это не считая рассеченной брови, которая отозвалась, как только он слегка приподнял голову.

Да уж… Отлеживаться и отлеживаться после тех приключений, которые выпали на его долю.

Несколько долгих мгновений Вратко колебался: остаться ли нежиться под теплым одеялом или все-таки встать и разузнать, где он и что с его друзьями? В конце концов он выругал себя, обозвав дряхлой развалиной и бессовестным лентяем, и осторожно сполз с лежанки.

Почему-то словен нисколько не удивился, когда обнаружил свою одежку, высушенную и даже, кажется, кое-где заштопанную, на земляном полу около лавки. Неторопливо, чтобы не причинять себе лишней боли, оделся. Сунул ноги в сапоги.

Из-под полога, завешивающего вход, пробивался дневной свет. Не слишком яркий, но чего еще ждать от середины осени? После битвы у Стэмфордабрюгьера небо над Англией затянуло дождевыми облаками. А скоро и снег пойдет.

Опираясь на копье Ассал, Вратко медленно выбрался на свежий воздух.

Впереди, сколько видел глаз, простиралось море. Грязно-зеленое, осеннее, испещренное желтоватой пеной волн, набегающих на скалистый берег. Серое с синевой небо смыкалось с водой вдоль линии окоема.

Над гребнями волн парили чайки. Большие, с серебристо-серыми спинками и острыми крыльями. Их пронзительные, тоскливые крики отражались от вздымающихся за спиной у новгородца скал, которые окружали серповидную бухточку не больше версты в ширину.

Внизу у полосы прибоя кипела жизнь.

Еще никогда в жизни словен не видел такого странного поселения.

Нет, на первый взгляд все обычно. Так себе, рыбацкая деревушка. На длинных жердях сушились сети. Отдельно развешанные рыбины вялились на солнце и ветру. Женщины копошились у растянутых на колышках шкур: скоблили, вычищали, натирали золой… Некоторые расположились с плетеными корзинами на прибрежных камнях. Словно ждали рыбаков с уловом. Только лодок не было нигде поблизости. Не было их на берегу. Не мелькали в море паруса. Зато целая орава мелких тюленей плескалась в обрушивающихся на берег волнах. Ныряли, выпрыгивали, плюхались обратно. Ну, чистая ребятня! Время от времени они подплывали и бросали в руки сидевших на скалах женщин раковины, комки бурых водорослей, а когда и блестящую рыбешку.

«Вот они, роаны, — догадался Вратко. — Плавают, видно, молодые. На берегу — взрослые. А мужчины племени, должно быть, где-то на рыбалке или охоте. Или как они это занятие называют?»

Целый поселок оборотней!

Парень с интересом смотрел, ожидая увидеть в роанах какие-то особенности, которые позволили бы раз и навсегда сказать: это не люди. Искал и не находил. Росточком люди-тюлени, правда, не вышли. Ну, так и динни ши, верные слуги королевы Маб, не великаны. В отличие от подземельщиков обитатели побережья казались смуглыми — ветер и солнце продубили кожу даже молоденьких женщин. Старухи были вообще темнокожими, подобно купцам, приезжавшим в Новгород из далеких южных городов Дамаска, Мосула и Тебриза. Тонкая кость и чуть раскосые глаза. Волосы черные и вьются. Не в кудряшки, как у новорожденных ягнят, а падают волнами, как у пиктов.

Как у Рианны…

Сколько дней он уже не видел ее?

Десять или двенадцать? А кажется, будто бы год. Или больше.

«Ладно! К чему терзаться? Будем живы — свидимся. А нет, так и думать не о чем…»

Вратко тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли. И увидел машущего рукой Олафа. Светловолосый викинг возился у костра вместе с оборотнем. Язычки пламени жадно лизали дно котелка, а Вульфер сосредоточенно сыпал в варево какую-то сушеную травку из мешочка. Не иначе здесь уже раздобыл — старый запас сакса вряд ли пережил купание в подземном озере.

Услышав негромкое покашливание из-за спины, словен обернулся и увидел сидящего прямо на земле Димитрия. Херсонит подслеповато щурился против солнца. На его коленях лежала раскрытая книга. Та самая, найденная в друидском схороне.

— Проснулся? — улыбнулся монах.

— Ага! — кивнул Вратко. — Ты тоже, я вижу.

— И я тоже. С жизнью прощался, честно признаюсь. Думал: не выплыву. Но ничего. Господь не оставил раба своего.

Херсонит перекрестился. Вратко последовал его примеру. Он после знакомства с отцом Бернаром начал испытывать отвращение к христианским символам, но почему-то общение с греком заставило парня взглянуть на религию и служащих ей людей совсем по-другому.

— На холодной земле сидишь, брат Димитрий, — помолчав, проговорил словен. — Простудишься, не приведи Господь.

— А! — легко отмахнулся грек. — Я шкуру подстелил. Садись рядом, я подвинусь…

Вратко пристроился плечом к плечу с монахом, привалился спиной к стене хижины, в которой отлеживался. От камня тянуло прохладой. Он уже не успевал прогреваться днем.

— Я тебя поблагодарить хотел, — глядя на далекий окоем, проговорил словен. — Еще там, в пещере. Да не успел. Надо исправляться.

— За что? — Димитрий перелистнул очередную страницу. Покачал головой. — Ох, как плохо… Половину записей смыло… Так за что благодарить-то хочешь?

— Как это за что? Ты всех нас спас. Молитвой.

— Не я вас спас, Вратко из Новгорода. Господь всех нас осиял благодатью своей, вселил в мое жалкое тело силу, укрепил дух и защитил от порождений бездны диавольской. Его и благодарить надо. Его и только его.

Словен перекрестился:

— Благодарные и суще недостойные рабы Твои, Господи, о Твоих великих благодеяниях на нас бывших, славяще Тебя хвалим, благословим, благодарим, поем и величаем Твое благоутробие… Видишь, помню еще.

— У кого слова молитв запечатлены в сердце, тот их не забудет.

— Вот ты говоришь со мной ласково, как с братом по вере… — Словен наклонился вперед, заглядывая Димитрию в лицо. — А ведь я — колдун. Запятнал свою душу черной волшбой. Ты сам видел.

Грек пожал плечами:

— Скажешь тоже — черная волшба! Разве ты демонов призывал или котов мучил для колдовства?

— Не-ет… — оторопело протянул Вратко.

— А может, ты злое замышлял, когда вирши свои складывал… Как они у варягов зовутся?

— Висы… Не замышлял я злое. Только о спасении думал.

— Вот видишь! Тьма, она не в словах, она в поступках. Вспомни бенедиктинца своего.