Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

Старшина Безруков и заседатель Ефремов тоже торчат здесь, стараясь вставить свое слово в общую беседу.

Вся работа в волостном правлении в это время, конечно, прерывается. Пришедшие по делам мужики, видя такое дело, недовольно расходятся по домам.

Часов около семи, то есть в самом конце занятий, на волостном дворе слышится звон колокольчиков, и через некоторое время Липат и дедушко Митрей втаскивают в канцелярию баул, набитый письмами, бандеролями и газетами. Липат извлекает из него небольшую кожаную сумку со страховой корреспонденцией и папку с казенными пакетами и несет это Ивану Иннокентиевичу. А Петька начинает разбирать содержимое баула. Из него надо прежде всего отобрать комскую корреспонденцию. А остальное рассортировать на две части — на низовые и на верховые деревни, чтобы завтра отправить все это с ходоками.

Но Петька сортирует почту очень медленно, и Иван Фомич, Павел Михайлович и Иван Осипович в конце концов сами принимаются за это.

Наконец общими усилиями почта рассортирована, и Петька торжественно вручает два письма купцу Паршукову, казенный пакет уряднику Чернову, газету «Сельский вестник» Белошенкову и десятка три писем на всю Кому писарю Родионову. Остальным гостям ничего нет. Они стараются сделать огорченный вид. Но это у них не получается, и они с довольным видом отправляются по домам.

После их ухода Иван Фомич, Павел Михайлович и Иван Осипович берут из рассортированной почты какие-то газеты и начинают их читать. Почитают, почитают их, аккуратно свернут и положат обратно, куда надо. А потом берут из почты бандероли с еженедельными журналами «Нива», «Родина», «Пробуждение» и просматривают их. В этих журналах много картинок. Мы с Петькой сразу же пристраиваемся, чтобы посмотреть эти картинки. Петька и сам не прочь распечатывать бандероли с такими журналами, но боится. Иван Иннокентиевич строго-настрого запретил ему касаться чужой корреспонденции.

Кроме газет и журналов, по почте шло много бандеролей с какими-то книгами. Иван Фомич, Павел Михайлович и Иван Осипович иногда вскрывали их. В большинстве случаев это были приложения к журналам «Нива» и «Родина» — собрания сочинений разных писателей — Мамина-Сибиряка, Шеллера-Михайлова, Помяловского, исторические романы Соловьева и разные другие книги.

А Иван Иннокентиевич сразу же принимался за чтение Енисейских губернских ведомостей. Просмотрит их, передаст Ивану Фомичу и накажет непременно ознакомиться с каким-нибудь важным циркуляром высшего начальства. Другими газетами и журналами Иван Иннокентиевич почему-то не интересовался.

На первых порах я только наблюдал за всем этим. А потом меня тоже приспособили разбирать почту. Сортировал письма я поначалу довольно медленно. Но потом хорошо освоился с этим делом.

Особый интерес вызывали у меня газеты. Когда я учился еще в кульчекской школе, наш дядя Иван прослышал в Новоселовой на ярмарке, что в газетах печатают разные интересные истории, и выписал себе из Петербурга газету под названием «Копейка». Она приходила ему еженедельно целый год. Сам дядя Иван читать, конечно, не умел, и эту газету должен был читать ему Варивоха. И Варивоха на первых порах ему читал. Но никаких интересных историй не вычитывал, и дядя Иван утратил к ней всякий интерес. Так что занимала она после того только одного Варивоху. И он выискивал в ней разные смешные картинки со смешными пояснениями. Один раз он прибежал к нам с этой газетой и показал в ней такой рисунок: растерянный парикмахер с ножницами в руках стоит перед сердитым господином. А тот на него что-то кричит. Под картинкой была объяснительная надпись:

КЛИЕНТ: Что вы наделали?! Вы отрезали мне кусок уха!

ПАРИКМАХЕР: Прикажете подравнять-с?..

Над этой картинкой и надписью к ней все у нас долго смеялись.

В следующий раз Варивоха принес газету с другой картинкой. В пассажирском вагоне железной дороги сидят несколько важных господ. Один из них с папиросой в зубах. Перед ним стоит кондуктор. Под картинкой был такой текст:

КОНДУКТОР: В вагоне курить нельзя…

ПАССАЖИР С ПАПИРОСОЙ: Я и не курю…

КОНДУКТОР: Но у вас папироса в зубах!

ПАССАЖИР С ПАПИРОСОЙ: Мало ли что… У меня сапоги на ногах, но я же не хожу…

Над этой картинкой никто у нас не смеялся.

Больше ничего интересного за весь год Варивоха в своей газете не вычитал, и дядя Иван на нее на следующий год уж не подписался.

Разбирая волостную почту, я обратил внимание на то, что особенно много газет идет сисимскому лесничему, который живет на винокуренном заводе Яриловых. Еще в Кульчеке я хорошо знал, каким важным начальником является в наших местах лесничий. Один раз он проехал откуда-то, видимо, из тайги, через нашу деревню в сопровождении целой свиты объездчиков. И вот этот важный начальник нежданно-негаданно заявился один раз к нам в волостное правление.

Приехал он верхом в сопровождении двух объездчиков. Объездчики остались на дворе, а он пожаловал к нам, вежливо поклонился всем в канцелярии и прошел прямо к Ивану Иннокентиевичу.

Был он совсем еще молод, без бороды, с небольшими усиками, в какой-то легкой, очень красивой куртке, в мягких, ярко начищенных сапогах…

С его появлением у нас сразу все притихли и стали прислушиваться, о чем он будет говорить с Иваном Иннокентиевичем. А он, оказывается, специально приехал, чтобы просить Ивана Иннокентиевича все его газеты и письма оставлять у нас в волостном правлении до его востребования. Волостной ходок на завод Яриловых не заезжает и всю его почту оставляет в соседней деревне. Оттуда она поступает ему с большим опозданием.

— Теперь я буду присылать своего нарочного за почтой прямо к вам, — сказал он Ивану Иннокентиевичу, — и почти на два дня раньше буду знать, что происходит на белом свете.

Говорил лесничий с Иваном Иннокентиевичем весело и как-то уважительно что-то ему рассказывал, над чем-то шутил и о чем-то его расспрашивал. А Иван Иннокентиевич все ему поддакивал и обещал все, о чем он просил.

— Тогда обо всем, Иван Иннокентиевич, договорились, — сказал в заключение лесничий. — Еще раз большое вам спасибо. А теперь, на прощание, расскажите мне какой-нибудь анекдот, на что вы, говорят, великий мастер. Только анекдот обязательно сибирский, чтобы я мог вывезти его потом на память в Россию.

Иван Иннокентиевич был очень польщен, что слава о нем как о рассказчике достигла даже до лесничего. С другой стороны, он был немного смущен. Ведь лесничий ждет от него веселый интересный анекдот, и, главное, еще чисто сибирский. Тут не обойдешься какой-нибудь глупой историей про купцов, попов и богатых мужиков. Но Иван Иннокентиевич не растерялся, немного прокашлялся и с достоинством спросил: