Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

— Ну что же. Все ясно. Ты поступил правильно. Молодец! И судей согнул на свою сторону. Это тоже хорошо. Но в следующий раз взятки не бери…

— Конечно, не буду… Я не знал, что он сунул мне деньги. Но как отдавать?

— А ты окликни его и скажи, что он только что нечаянно обронил около тебя эти деньги…

— А что же мы теперь будем делать с этим рублем? Как его ему отдать? — забеспокоился я.

— Теперь уж поздно. Впрочем, посмотрим. Дедушка Митрей!

— Чего? — послышалось из судейской.

— Есть там кто-нибудь, кроме тебя?

— Никого нет. Все разошлись.

— И Крумпова этого нет?

— Хлора? Тоже нет. Ушел вместе с витебскими.

— Что же теперь делать с этим рублем? — опять спросил я Ивана Фомича.

— Сейчас мы найдем ему назначение. Дедушка Митрей!

— Ну, чево еще?

— Прибери там как следует и обязательно открой окно. Чтобы хорошо проветрилось. А потом сходи к тетке Матрене и принеси от нее на этот рубль два ведра пива. Поставишь их там на столе. Да поторопись, пожалуйста.

— Куда торопиться-то?.. На пожар, чево ли?.. Успеется…

И дедушко Митрей пошел к Матрене за пивом. Через полчаса все собрались в судейской. На столе стояло два больших пенистых ведра пива. У всех было веселое настроение. Иван Фомич первым зачерпнул большой ковш и произнес шутливую речь насчет меня, что я хоть и мал еще, но уж научился брать взятки и что мою первую взятку надо как следует смыть хорошим пивом.

Он выпил первым. За ним опрокинули по ковшику Иван Осипович, Петька Казачонок, старшина Безруков и заседатель Болин. Все пили и хвалили меня за то, что я и взятку взял от Крумпова, и дело решил по справедливости.

А потом и меня заставили выпить большой ковш. Я кое-как осилил его и пошел домой. После такого длинного дня я даже не чувствовал усталости, вероятно, от выпитого пива. Потому что пиво у тетки Матрены действительно вкусное, но не пьяное. В голову не ударяет, но придает бодрость и силу. Оттого я, после такого тяжелого дня, шел домой веселый, с хорошим настроением. И нисколько не боялся завтрашнего заседания волостного суда.

В один из дней, когда я уж более или менее освоился с судебными делами, к нам в волость приехал из Убея какой-то пожилой мужик. Не задерживаясь в прихожей, он прямо вошел к нам в канцелярию, осмотрелся, выжал сквозь зубы: «Здравствуйте…» — и спросил: «А где у вас Павел Михайлович?» Услышав, что Павел Михайлович уехал писарить в Черную Кому, он спросил: «А кто же теперь за него ведет судебные дела?» Тогда ему указали на меня.

Я не знал еще тогда, что этот высокий, по-крестьянскому хорошо одетый мужик со стриженой бородой и какими-то колючими глазами и есть тот самый Вихляев, на которого приезжал жаловаться один убейский мужик, у которого он нахрапом захватил десятину земли, отведенную ему обществом. А теперь сам Вихляев заявился к нам с какой-то жалобой в суд. Я думал, что он, как все, обратится с этим делом ко мне. А он посмотрел на меня, усмехнулся и, не сказав ни слова, прошел к Ивану Иннокентиевичу.

А у Ивана Иннокентиевича в тот день, как всегда, было хорошее настроение, и он не переставая рассказывал свои смешные истории. Вскоре к захлебистому смеху старшины и заседателя присоединился сухой, деревянный смех Вихляева. Спустя некоторое время он вышел от Ивана Иннокентиевича и, не задерживаясь у нас в канцелярии, отправился куда-то по своим делам.

После его ухода Иван Иннокентиевич кликнул меня и вручил мне заявление Вихляева «Комскому волостному старшине на волостной суд». Он попросил меня внимательно ознакомиться с этим заявлением, завести на него, как полагается, особое дело, а потом назначить его на рассмотрение в порядке очереди.

В своем заявлении Вихляев просил взыскать со своего односельчанина Давида Кириллова шестнадцать рублей двадцать пять копеек за то, что тот ушел от него из работников раньше срока. Но суть жалобы заключалась не в том, что Кириллов ушел от Вихляева раньше срока, а в том, что Вихляев, согласно заключенному между ними условию, хочет рассчитать его за проработанное время в половинном размере. Основываясь на таком условии, он теперь утверждает, что переплатил Кириллову эти шестнадцать рублей двадцать пять копеек, и просит суд взыскать с него эти деньги обратно.

При подготовке других дел мне всегда была ясна суть каждой жалобы, а свидетельские показания в суде не оставляли потом у меня никаких сомнений в основательности того или иного денежного иска или в виновности тех или иных лиц в ссорах и драках.

И в деле Вихляева все было тоже как будто ясно и справедливо, но вместе с тем никак не укладывалось в моей голове. Вихляев нанял Кириллова в работники на год за шестьдесят рублей и заключил с ним об этом письменное условие. Давид Кириллов пробыл у него в работниках немногим больше полугода и ушел потом домой. По заключенному условию Кириллов должен был получить за проработанное время тридцать два рубля пятьдесят копеек. И деньги эти он с Вихляева получил. Но по этому же условию Вихляев, в случае преждевременного ухода от него Кириллова, может заплатить ему только половинную плату. В общем, получалось так, что жалоба Вихляева была правильная и справедливая, но условие, на котором она основывалась, было очень жестокое. И суд, основываясь на этом условии, должен рассчитать Кириллова за работу у Вихляева только в половинном размере, так что ему придется за проработанное время всего по восемь копеек в день.

Будет ли справедливо такое решение суда, я был не уверен и, главное, не знал, кого мне поддерживать в суде при решении этого дела.

А жалобой Вихляева сразу заинтересовались Иван Фомич и Иван Осипович. Они попросили меня показать им заявление Вихляева и условие, которое он заключил с Кирилловым на работу.

— Плохо придется этому Кириллову, — сказал Иван Осипович. — Засудит его теперь наш волостной суд. Как ты думаешь? — спросил он меня. — Засудит или нет?

— Не знаю, — ответил я. — Если засудит, то ему придется с Вихляева всего по восемь копеек в день…

— Здорово. Жалко будет, если засудит. Но что поделаешь. Условие заключено по всем правилам, при старосте и свидетелях. Умный мужик этот Вихляев. И откуда только он выудил образец этого условия? Убейскому писарю такое не сочинить.

— Все обстряпал, а одной вещи не предусмотрел, — сказал Иван Фомич.

— Какой именно?

— Все денежные договора и условия должны, по закону, оплачиваться гербовым сбором. А это не оплачено. Значит, оно не имеет законной силы. Так что суд может отклонить его и рассматривать дело исключительно на основании свидетельских показаний…

— Вот это здорово, — сказал Иван Осипович. — А я и не знал об этом. Ты что-нибудь кумекаешь? — обратился он ко мне.