Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

— Я хоть на одной картошке сижу, а сам себе хозяин. Никто меня куском хлеба не попрекнет. А Матвею каждый день в глаза тычут, что он приживальщик. Разве это жизнь!

— Подумать, беда какая, если и скажут иной раз что-нибудь наперекор. Разве можно из-за этого бросать хозяина.

— Не нам судить об этом, — решил их спор Архип Кожуховский. — Матюше это виднее. Да и сам Гаврило знает, отчего его Матвей на рожон лезет. Вон он идет со своими дружками. Спроси его об этом.

Действительно, к толпе, собравшейся около Сычевых, подходил дедушко Гаврило. Одет он был сегодня по-праздничному — в яркую кашемировую рубаху, в плисовые темно-синие штаны. На ногах у дедушки были дорогие городские сапоги со скрипом, на голове новенький картуз. Как всегда, дедушко был навеселе.

— Гаврило Родивонович! — лениво канючили, следуя за ним, Еремей Павлович Грязнов, Тереша Худяков, Матюгов и Ивочкин. — Угости по рюмочке!

— Ишь, чего захотели! — нарочито громко отвечает дедушко. — А за что про что должен я вас угощать?

— Гля-ради праздника, — мрачно пробасил Матюгов.

— Выпить хочется. Голову прямо разломило, — ноет Еремей Павлович.

— Выпить? Гля-ради праздника? — удивляется дедушко Гаврила и медленно извлекает из кармана бутылку водки. Он долго, с нарочитым вниманием рассматривает свою бутылку и вдруг неожиданно произносит: — Ну что же. Это можно.

— Давно бы так, чем кочевряжиться, — удовлетворенно говорит Тереша Худяков.

— Гля-ради праздника можно и выпить, — повторяет дедушко и энергично взбалтывает бутылку. Потом привычным приемом опытного пьяницы ловко ударяет ею о ладонь левой руки. Пробка с характерным звуком вылетает из бутылки. Из толпы кто-то услужливо подает ее дедушке.

А дедушко вынимает из кармана большую рюмку, медленно наливает ее и выжидательно смотрит на своих дружков.

Тереша Худяков, Еремей Грязнов, Матюгов и Ивочкин не отрываясь уставились на заветную рюмку.

А дедушко стоит, задумавшись, с бутылкой водки и с полно налитой рюмкой и как будто взвешивает, кому из них поднести эту рюмку. Наконец он принимает какое-то решение.

— Да, да! — говорит он. — Надо непременно опохмелиться.

И под оглушительный хохот толпы медленно, со смаком выпивает водку и прячет рюмку в карман. Потом тщательно затыкает бутылку пробкой и тоже сует ее в карман.

Обескураженные дружки не знают, что сказать на эту выходку.

А дедушко очень доволен, что растравил их на выпивку. Теперь он уж в самом центре толпы и начинает похваляться перед всеми своим богачеством, рассказывать о том, как он всю жизнь недосыпал, недоедал, все в работе, все в ходу да в поту. Барки с хлебом в Енисейско плавил, скота на прииска гуртами гонял — все капитал свой наживал. А теперь он может и выпить с устатку, и опохмелиться как следует. Уж что-что, а на выпивку-то ему как-нибудь хватит.

Тут дедушко вынул из кармана свой «партаманет», достал из него сторублевую бумажку с портретом Екатерины Великой и стал всем ее показывать. Смотрите, дескать, какой я богатый, не вам, дуракам, чета.

Глядя на эту «катюшу», все стали ахать и удивляться. Шутка ли сказать — одна бумажка сто рублей стоит. Целый капитал. Каждому хотелось посмотреть на нее, подержать в руках или потрогать. Офимья Крысина даже перекрестилась, прежде чем взять ее в руки. А дедушко опять доволен. Теперь он доволен тем, что утер всем нос своим богачеством.

— Чего это у тебя Матюша-то опять забузовал? — спросил дедушку дядя Илья. — На всю деревню тебя поносит. Говорят, совсем уходит от тебя?

— Куды он уйдет? Кому он нужен? Покочевряжится да и заявится обратно.

— И чего только человеку надо, — в тон дедушке рассудил дядя Илья. — Обут, одет, на готовых харчах. Чем не жизнь? А ему, видишь, не ндравится. Вот язвенский калахтер! Люди как люди, а он удумал на носилках по деревне ездить.

А дедушкины дружки начали между тем уж по-настоящему заводиться и крестить его на все лады. И зверь он полосатый, и волк идринский… Такой капитал имеет, а по рюмке людям подать не хочет. Тогда дедушко идет на уступку.

— Ладно, — говорит, — подам и по две. Но только заработайте. А задарма угощать не интересно. Давай, Ивочкин!

— Чаво тебе, кажу, собак окаянный?

— Смотри на солнце! Не мигнешь, пока я считаю до двадцати пяти — пей рюмку. Мигнешь — не взыщи.

— А не обманешь?

— Мой товар налицо.

Дедушко вынимает из кармана бутылку и наливает полную рюмку водки.

— Ладно! — соглашается Ивочкин, оборачивается, принимает позу и смотрит на солнце. Дедушко стоит рядом и начинает медленно считать:

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Мигнул! Не подам!

— Как это мигнул! — завопил Ивочкин. — Я даже бровью не повел!

— Бровью не повел, а мигнул. Значит, проиграл!

И дедушко под общий хохот опять сам выпивает налитую рюмку.

Ивочкин стоит багровый. Потом начинает ругаться на чем свет стоит:

— Зверь, кажу, полосатый! Варнак! Разбойник! Награбил чужого капиталу, и теперь изгиляешься над людьми! Надо было тебя еще в третьем году зарезать. Напрасно тогда, кажу, пожалел.

Тут все начинают уговаривать Ивочкина:

— Не так споришь, Иван. На солнце только орел может смотреть не мигая. А ты хоть и орел у нас, только по другой части.

Но вот Ивочкин немного поостыл, и дедушко снова вступил с ним в спор. На этот раз он решил свести его с кем-нибудь на борьбу. Однако никто из наших кульчекских не хочет бороться с Ивочкиным. И побороть его трудно, да, кроме того, и боязно. Побори его, а он потом еще ножом при случае пырнет. Что с него возьмешь. Тогда дедушко стравил его бороться с одним анашенским мужиком, который приехал в Кульчек к кому-то по своим делам и вместе со всеми дивился на это представление.

Противник Ивочкина оказался плотным, высоченного роста. Ивочкин был ему только до плеча. Сначала анашенский мужик даже обиделся, что ему предлагают бороться с таким сморчком, да еще на одну бутылку.

— Не стоит мараться, — пренебрежительно процедил он.

— Не хочешь на бутылку — выставляй четверть али ведро, — предложил дедушко. — Я вношу пай за Ивочкина.

— Ну, на четверть еще куды ни шло, — согласился анашенский мужик. — А если я его нечаянно зашибу — кто будет в ответе?

— Борьба — дело полюбовное. Все будем в ответе, — сказал дедушко.

Ударили по рукам. Деньги, как полагается, на кон. Тут сразу сам собой образовался большой круг. Откуда-то появились кушаки. Борцы подпоясались и под поощрительные возгласы схватились друг с другом.

Анашенский мужик оказался действительно большим силачом. Он сразу легко поднял Ивочкина за кушак и стал ходить по кругу, приговаривая:

— Смерти али живота? Говори сразу, а то зашибу, как куренка!

— На миру и смерть красна! — крикнул кто-то из толпы.