Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

А дедушко, как только с ним заводили разговор об этом, начинал матюгаться. «Вы что, — говорит, — меня раньше времени хороните. Вы, — говорит, — силком в могилу меня не загоняйте. Я, — говорит, — сам, когда придет мое время, без вашей помощи туда сойду». — «Тогда, тятенька, скажи хоть, где у тебя деньги спрятаны? — стала добиваться у него тетка Парасковья. — Мало ли, что может случиться. Все под богом ходим. Как бы не пропали». — «Ты что же, еще раз хочешь меня обворовать? — спросил ее дедушко. — Ишь ведь что удумала: „Как бы не пропали“. Не беспокойся, голубушка, не пропадут. Я не такой дурак, чтобы раньше времени обсказывать вам, где они у меня лежат. А если уж вам, — говорит, — непременно надо от меня родительское завещание, то завещаю похоронить меня во всем холщовом. Довольно, — говорит, — пофорсил я на своем веку. Перед богом на том свете, — говорит, — форсить не хочу. В холщовом-то к нему являться будет сподручнее».

Так они и не добились от него завещания.

А дедушко знал, конечно, что он уж не жилец, а все равно был веселый. Песни петь он уж не мог, но любил теперь их слушать и все время посылал за тятенькой да за дедушкой Федором. Позовет их, велит бабушке Анне напечь им блинов, поставить по шкалику водки да принести из погреба шайку пива, а потом и заставляет их петь разные старинные песни. А сам сидит на постели да вспоминает, как эти песни пелись в прежние времена и какие были тогда голосищи. Таких голосов, видать, больше уж не будет.

После масленицы дедушке стало хуже. Он стал забываться и заговариваться. Тогда тетка Парасковья опять начала приставать к нему насчет денег. За эту зиму она обшарила у дедушки все потайные места, перерыла все темные углы и в подполье, и в подвале, и на подволоке, и во всех амбарах. Даже на гумне в риге, говорят, шарила. Но так нигде ничего и не нашла. И вот когда дедушке совсем стало плохо, она со слезами стала просить его пожалеть хоть ее Лаврушку, у которого вся жизнь еще впереди, и сказать, где наконец искать эти деньги.

— Ну что же, — говорит дедушко. — Теперь можно и сказать. Только я скажу вам это каждой по отдельности.

И тут он начал что-то говорить шепотом сначала тетке Олене, а потом тетке Парасковье. И наказал им деньги эти искать весной, когда оттает как следует земля. Что касается домохозяйства, то составлять завещание со старостой и с писарем дедушка опять отказался. «Дом и вся постройка, — наказал, — пусть остаются на месте за Оленой, ну а скотишко, хлеб и все обзаведенье делите пополам. Не такое это уж мудреное дело, чтобы ввязывать в него чужих людей».

После этого дедушко честь честью простился со всеми и начал отходить. Тут сразу на божнице зажгли свечи. Бабушка Анна, тетка Олена, тетка Парасковья, зятевья Степан и Кирюша и все сродственники стали причитать над ним в голос. А соседи, которые с утра ждали на дворе его смерти, стали отвешивать земные поклоны.

Скоро во всем околотке разнеслась весть, что дедушко Гаврило преставился. А он, на удивление всем, вдруг взял да ни с того ни с сего и ожил. Сначала открыл глаза, потом пошевелил рукой, выматюгался и позвал бабушку Анну. Когда перепуганную бабушку подвели к нему, он не особенно громко, но довольно внятно сказал: «Не будет мне, видать, Анна, хорошей дороги. Трубку забыл… Где она? Куда я без трубки в такую дорогу». Ну, тут взяли скорее его трубку, набили табаком, раскурили как следует и вложили ему в правую руку. Когда дедушко почувствовал свою трубку в руке, он тихо сказал: «Теперь другое дело. А то куда я без трубки-то».

И умер уже по-настоящему.

Хоронили дедушку так, как никого у нас в Кульчеке не хоронили. Привезли из тайги несколько возов пихтовых веток и устлали ими всю дорогу от его дома до самого кладбища. За гробом шел весь причт комской приходской церкви. На могиле поставили первый каменный памятник на нашем кульчекском кладбище. На этом памятнике сделали надпись: «Здесь покоится прах Гаврила Родивоновича Калягина. Скончался 12 февраля, 80 лет, 1913 года».

Поминки справляли целых три дня. Вся деревня перебывала на поминках, и всех поили пивом и вином. То ли сам покойник наказал это, то ли зятевья решили побахвалиться.

На похоронах и во время поминок тетка Олена и тетка Парасковья, Степан Федосеич и Кирюша старались показать всем свое горе и оделись во все рваное.

А как похоронили дедушку и отвели по нему поминки, тут Олена и Паруша со своими мужьями стали делить дедушкино наследство. С этой дележкой у них сразу же начались ссоры и раздоры. Парасковья требовала от Олены то одно, то другое, что было, а чего, может быть, и не было. И если это в доме не находила, то обвиняла сестру в краже. А Олена тоже не оставалась у ней в долгу. От этой их ругани бабушка Анна слегла в постель, перестала соображать, что к чему, и на последней неделе великого поста отдала душеньку богу.

Поделить по согласию наследство Олена и Парасковья так и не смогли. Делились всю весну и все лето, а с осени начали судиться. Судились много лет, несколько раз ездили в Красноярск в окружной суд. Из-за чего тянулась у них тяжба, никому уж было не интересно. Всех занимало только одно — найдут они дедушкины деньги или не найдут.

Умирая, дедушко сказал, чтобы его деньги искали под каким-то тринадцатым столбом. А где этот столб стоит, он им не сказал. Вот и попробуй найти. Везде на усадьбе стоят столбы, а который из них тринадцатый, знал только дедушко.

Как только подошла весна, Степан и Кирюша начали перекапывать на дедушкиной усадьбе вокруг всех столбов. Копали везде — и во дворе, и в стаях, и в огороде, и на гумне, и даже на заимке. Все перекопали, а денег так и не нашли.

А потом додумались обтесывать эти столбы. Узнали, что в Коме один богатый мужик прятал свой капитал в столбы. Провертит напарьей большую дыру, засунет в нее золотые монеты, забьет в ту дыру крепко-накрепко спицу, обрежет ее аккуратно по столбу, затрет это место грязью, и стоит себе этот столбик на виду у всех как ни в чем не бывало. И никому в голову не приходит, что в нем спрятано, может быть, пятьсот, а может быть, целая тысяча рублей. Вот Степан с Кирюшей и решили, что дедушко тоже упрятал свой капитал в столбы. И стали их сначала тесать, потом пилить и колоть, но дедушкиных денег так и не нашли. Может быть, дедушко сказал им об этом тринадцатом столбе только так, для отвода глаз, а на самом деле спрятал свои деньги в другом месте. А может быть, Степан с теткой Оленой или кто другой еще при жизни дедушки нашли где-нибудь его деньги и прибрали их к рукам. Но только после смерти дедушки у нас в деревне никого с таким большим капиталом уж не было.

Когда дедушко умер, то его стали как-то быстро забывать. Вспоминали больше его деньги и все жалели, что они никому впрок не пошли.