Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

Поздно вечером, уж после бани, к нам зашел Финоген и стал рассказывать о том, как они с Иваном Адамовичем ездили в волость. Об этих государственных там их особенно не допытывались. Прочитали бумажку Ивана Адамовича, как наши караулили их на Устугском хребте, и только махнули рукой.

— А потом начали жучить нас насчет подушных списков и гоньбовых ведомостей. После покрова должон быть волостной сход, и им до зарезу нужны эти списки и ведомости, чтобы по ним насчитывать на нас волостную подать. Так что хочешь не хочешь, а придется приниматься за это дело. Сейчас, конечно, не до того. А как только поуправимся немного с хлебом, так и начнем. А ты, брат, зайди-ка завтра к Ивану Адамовичу, — неожиданно обратился ко мне Финоген. — Он спрашивал тебя что-то. Понаведай человека, он чего-то приболел. Пустяк ведь. Подумаешь — порезал серпом руку. А не заживает, и баста. Боится… Как бы, говорит, зараженья али воспаленья не получилось.

Тут Финоген пустился в рассуждение о том, как часто от какого-нибудь ерундового ушиба али пореза люди начинают по-настоящему хворать. Вот, к примеру, Иван Адамович. Порезал серпом руку. Ну и что же? С кем это не бывает? Если рана пустяковая — присыпь ее землей. А если резанул сильно — поищи на меже перхатиннику, выжми из него сок в рану. Дня через три все затянет. А тут воспаленье, зараженье… А все потому, что Иван Адамович человек сумлительный. Порезал немного и давай думать, как бы чего не припритчилось. Ну, от думы от этой и пошло. Это ведь всегда так. Начнет человек думать да сумлеваться, ну и додумается до чего-нибудь. Хорошо еще, что заражение в руку ударило. А могло ведь и в голову пойти. Разве мало таких случаев. Думает человек да сумлевается, а потом, глядишь, и пошатнется умишком. Не приведи бог. Тогда каюк нам будет без писаря-то. Особенно с этими податными списками.

Когда я на другой день пришел к Ивану Адамовичу, ему было уж не до меня. Он лежал в постели весь в жару. Рука у него распухла, и по ней пошли какие-то красные пятна. А тут, как нарочно, из волости пришла новая бумага не задерживать эти списки насчет пашни, скота и покосных угодий. Эта бумага так расстроила Ивана Адамовича, что ему стало совсем плохо. Так что Финоген сразу послал в Кому подводу за фельдшером. Фельдшер приехал, посмотрел Ивана Адамовича, оставил ему какие-то порошки и строго-настрого наказал с постели не вставать и своими писарскими делами не заниматься.

С болезнью Ивана Адамовича Финоген остался как без рук. Он каждый день с утра являлся к нему на квартиру и каждый день находил его в постели. На счастье, ничего особенного за это время из волости не поступало. Но болезнь болезнью, а время-то, оно идет. Уж скоро воздвиженье, а Иван Адамович все никак не может справиться со списками для сбора податей. Того и гляди, нагрянет старшина или заседатель по этим делам.

Ивана Адамовича это тоже, конечно, волновало. Он рад был бы просидеть несколько дней, чтобы как-нибудь свалить эти списки. Но как их сделаешь, если он и на полчаса не может встать с постели. Сядет за стол, попишет немного, потом схватится за голову и опять на кровать. Значит, опять у него стал подниматься жар и голова начала трескаться от боли. Только через две недели он кое-как справился и сразу же послал Ониску за мной.

У Ивана Адамовича я, как всегда, застал Финогена.

— Значит, так и решим, — наставлял он Финогена. — С завтрашнего дня займетесь этими проклятыми списками. Вот и помощник мой явился… Ты что же совсем забыл меня? — обратился он ко мне.

— На заимке был, — стал оправдываться я. — А потом дома помогал по хозяйству.

— А я, видишь, все хвораю. Сегодня первый раз посидел немного за своими делами. Работы накопилось… по горло. Чем ты сейчас занят?

— Послезавтра очередь на заимке пасти. А дальше вроде ничего… Так что-нибудь, по домашности.

— Ну, это дело я как-нибудь обмозгую, — сказал Финоген. — На худой конец, кого-нибудь наряжу отпасти ихнюю очередь. А ты, обратился он ко мне, — берись, братец, за дело. Видишь, Иван Адамович совсем у нас расклинился.

— А что делать-то? — спросил я.

— Да списки эти самые составлять. Того и гляди, нарочным потребуют. Ну, я побегу пока домой.

После ухода Финогена Иван Адамович объяснил мне, что для составления раскладочных ведомостей на подать обязательно требуются данные о посеве и о количестве домашнего скота у кульчекских мужиков. Это у него самая трудная, самая кляузная работа, так как все стараются и посев, и домашнюю скотину утаивать, чтобы меньше платить податей. Эти сведения мы добываем обычно на сельском сходе путем перекрестного опроса. Дня по три, по четыре валандаемся с этим делом. Все спорим да ругаемся, кому прибавить, кому убавить. А нынче, сам видишь, я на сход пойти не могу. Не знаю, как и быть. Дело важное, можно сказать, государственное. И так мы его с моей болезнью затянули. А это знаешь чем пахнет?.. Недаром Финоген так беспокоится. Умный мужик, хоть и неграмотный. Так что давай, брат, завтра вместе с ним на сход. Вместо меня. Выручай нас.

Я хорошо понимал, что должен делать для Ивана Адамовича очень важное дело, но только боялся, что мне не справиться.

— Справишься, справишься, — уверял меня Иван Адамович. — Тебе придется только записывать там со слов Финогена количество пашни, покосов и домашнего скота за каждым домохозяином. В споры и в ругань их на сходе ты не вмешивайся. Пусть спорят да ругаются. Твое дело сторона. А для начала познакомься с прошлогодней раскладочной ведомостью. — Тут Иван Адамович вручил мне толстый, довольно потрепанный список. — Посмотри его как следует. Потом поговорим.

Я с интересом стал читать раскладочную ведомость, так как сразу сообразил, что по ней с нас весь год выколачивали подати. В ведомости я, между прочим, натолкнулся на фамилии Абакурова и Бедристова.

Через некоторое время Иван Адамович спросил:

— Ну, разобрался?

— Немного разобрался.

— А что тебя смущает?

— Абакуров и Бедристов ведь поселенцы. А поселенцы, говорит Ворошков, на сходку не ходят, права голоса не имеют и подати не платят.

— Правильное твое замечание. Все ссыльнопоселенцы действительно не имеют права голоса на сельском сходе и податей не платят. Но на тех из них, которые, вроде Бедристова или Абакурова, имеют полное домообзаводство и наравне со всеми пользуются в деревне пашенными и покосными угодиями, на тех мы начисляем подати наравне со всеми. А ты понимаешь, кто такие в списке бойцы и полубойцы?

— Бойцы — это солдаты, которые на войне воюют.

— Но в нашем списке ведь не солдаты, а кульчекские мужики, которые имеют полное домообзаводство. Вот они и числятся у нас бойцами.

— А почему их числят бойцами?