Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь (сборник)

– Эх, нехорошо, – с досадой проговорил Иван Павлович.

– Что говорить… Плохо. Но смотри, что я надумал. Вот урочище Менде-Кара, где мы, а вот Пржевальск, где Зариф. Ведь сорок верст всего! Каких-нибудь двадцать дюймов по карте, – растопыривая по плану темные пальцы, сказал Аничков.

– Но горы?

– Видишь, ущелье отсюда и ущелье оттуда, а между – ледник. Почти сходятся. Я спрашивал дунгана, говорит, что киргизы летом здесь скот перегоняют в Пржевальск. Я послал за проводником. Как ни труден путь – за двенадцать часов сделаем его, а главное, насядем на Зарифа оттуда, откуда он нас никак не ждет.

– Ну что же, – раздумчиво сказал Иван Павлович, – попробуем.

– Да не попробуем, а сделаем. Если Зариф сегодня у Пржевальска, он сразу не нападет – побоится. Нападет завтра. А завтра мы его окружим. Проводник – мой тамыр [58] – человек надежный… Согласен.

– Ладно. А пока поспим. Я всю ночь в седле.

– Да и я тоже, – зевая, сказал Аничков.

Они допили чай, завернулись в бурки и улеглись на земляном полу в тенистой прохладе сумрачной дунганской фанзы.

Дунганин, тихо ступая босыми ногами между спящих, прибрал посуду и вышел за дверь дома. И в доме, и на дворе была томительная предполуденная тишина. Под навесом лошади лениво обмахивались хвостами и уже перестали жевать. Жара томила.

Солнце с безоблачного темно-синего неба лило жгучие лучи на желтый песок пустыни, на черные камни скал, на серую колючую траву, жесткими пучками торчавшую кое-где между камней, и на редкие, сухие, безобразные, точно серые змеи, ползущие по камням, мертвые стволы саксаула. Недвижный воздух был пропитан зноем. Большой орел застыл в небе, распластав в небесной синеве громадные крылья, черные с белым, и неподвижность пустыни нарушали только ящерицы с задранными кверху хвостами, озабоченно перебегавшие по раскаленному, как печь, песку.

Дунганин оглянулся на дневального казака – но и тот, казалось, стоя спал.

Дунганин сделал два шага и вышел за ворота. Здесь зной казался еще сильнее. Далекие горы резко блестели в безоблачном небе белыми пятнами ледников, казавшихся маленькими пушинками, насевшими на лиловых навесах и пиках вершин.

Дунганин быстрой и легкой походкой пошел по раскаленному желтому песку. И долго было видно, как мелькали его коричневые икры по поднимавшейся к горам пустыне и то поднималась, то опускалась черная голова.

В одиннадцать часов приехал проводник. Это был немолодой, рослый, могучего сложения киргиз. Он приехал на маленькой тощей рыжей лошади, и казалось, что он раздавит ее своим большим тяжелым телом, одетым в теплый ватный халат, белый с темно-лиловыми полосами, и в шапку лилового бархата с опушкой из лисьего меха.

Открытая грудь, поросшая густыми волосами, была черна и серебрилась мелкими каплями пота, как роса, сверкавшими на мехе его волос. Черные прямые жесткие усы и маленькая бородка были на его темно-бронзовом лице.

– Ассалам алейкум! – сказал он, входя в фанзу и прикладывая ладони ко лбу.

– Алейкум ассалам, – поднимаясь, сказал Аничков, поздоровался за руку с киргизом и повел с ним беседу.

– Можно пройти, – весело сказал он Ивану Павловичу, – но надо идти сейчас, чтобы до ночи пройти ледник. Ночью идти нельзя.

– Ну, так я иду будить казаков, и айда!

Не прошло и десяти минут, как сонный двор был полон жизни. Кряхтели и стонали лошади, которым туго подтягивали подпруги, из колодезной ямы носили парусиновые ведра и поили лошадей, и с тихим гомоном садились на коней казаки. Сон не сошел еще с их распаренных зноем лиц. И движения были медленны и ленивы.

Тамыр Аничкова, сидя на своем рыжем коньке, покорно ожидал у ворот.

– Ну, – сказал Аничков, на прекрасной, рослой кровной лошади выдвигаясь к нему, – айда.

Отряд стал вытягиваться из ворот.

Пустыня полого поднималась к горам, и горы казались близкими. Ровный и плотный, точно утрамбованный, выглаженный водами давнишнего потопа, песок был красновато-желтого цвета. Розовая пыль поднималась от отряда и казалась прозрачной дымкой. Пучки желтой верблюжей травки становились реже и наконец исчезли. Кругом был только песок, и перед глазами часами стояли горы, все такие же близкие, но до которых никак не добраться.

Лошади сбавили ход. В синеве знойного неба трепетали над желтыми песками обманчивые миражи. Расстилались студеной синевой прозрачные озера, над ними в мягкой зелени тамарисков, груш и яблонь стояли дунганские кишлаки. В небе дрожали причудливые лиловые пики гор, которых на деле не было. Воздух точно играл, дрожал и переливался, создавая все новые картины.

Два часа пути не изменили ландшафта, только действительно придвинулись горы, стало легче дышать, воздух стал более редким. Но от раскаленных гор пылало жаром, как из печи, и лошади и всадники изнемогали от зноя.

На одиннадцатой версте в песке пустыни обнаружилось широкое углубление, сплошь забросанное шлифованными ползшим когда-то здесь ледником серыми камнями. Сошли в это углубление и пошли по мелкой гальке. Долина становилась глубже. Оба берега поднимались по краям на несколько аршин, обнажая породу камня и показывая сланцевые наслоения. Из песчаных осыпей кое-где торчали корявые ветки саксаула. Местами из-под земли среди камней пробивался тихо журчащий ручеек, разливался по песчаной осыпи и исчезал в песке. Мокрый песок был буро-красного цвета, и из него густо торчали иголки ярко-зеленой травы, и сверкали низкие желтые звездочки горного одуванчика.

Стало свежее. Холод гор и близость ледника дали наконец себя чувствовать, и казаки вздохнули полной грудью. Подъем становился круче. Русло было завалено крупными камнями, скалами, между которыми вилась чуть заметная тропинка. По бокам уже не был песок – гнейс и сланцы, но торчали черные скалы базальта, перемежаемые гранитами и порфирами. Шли по узкому коридору, по-одному, один на хвосте у другого. Разговоры и тихие протяжные песни в колонне смолкли. Вошли в ущелье мертвых диких гор, и давило величие скал и пиков. Под ногами непрерывно струился ручеек студеной воды, но не было травы, и темно-зеленый, почти черный мох покрывал скалы.

Орлы реяли над колонной. Их потревожило вторжение людей, и они срывались со скал, подпуская к себе так близко, что отчетливо были видны их большие и кривые клювы цвета слоновой кости и зоркие смелые глаза.

Наконец путь преградила осыпь громадных камней, наваленных один на другой. Пришлось карабкаться, цепляясь руками и помогая друг другу. За казаками карабкались лошади. За каменистым кряжем была ровная и чистая площадка нежного серебристого песка – дно бывшего здесь озера. Прошли его спорой рысью и подошли к беспорядочно наваленной груде камней, как лестница поднимавшейся наверх.