Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

«Все. Домой. Слишком трудный день. Отдохну и у себя поработаю».

Настроение портилось. Он нажал кнопку селектора.

— Пожалуйста, машину к подъезду и охрану. Я спускаюсь.

Календарное заседание Политбюро, как всегда, было назначено на десять часов утра. В зале почти все были в сборе. Можно сказать, кворум. Случай небывалый. Из Казахстана спешно прилетел Кунаев, из Киева прибыл Щербицкий, из Ленинграда — Романов. Пожаловал восьмидесятитрехлетний Пельше, сейчас отрешенно сидящий с опущенной головой у окна; похоже, пребывает в состоянии полусна, и никакого волнения на его застывшем лице-маске. Здесь и Тихонов, последнее время занятый в основном своим здоровьем и потому редко появляющийся на заседаниях Политбюро. Все-все тут — и Громыко, и Устинов, и Гришин, и, конечно, Горбачев, не говоря уж о Черненко. И все посматривают на него: пора начинать — две минуты одиннадцатого. Но — странное дело! — не занимает Константин Устинович свое место — стульчик рядом с пустующим державным креслом, предназначенным для Генерального, чтобы, как всегда, вести заседание: притулился с края стола напротив, копается в каких-то бумажках, низко опустив седую кудрявую голову, глаз ни на кого не поднимает. Непривычно. Невероятно.

Да, почти кворум. Отсутствуют двое: Леонид Ильич Брежнев (но к этому все давно привыкли) и Юрий Владимирович Андропов, человек пунктуальный и точный во всем. Такого тоже никогда не было.

А между тем уже пять минут одиннадцатого, и Главный Идеолог страны у себя в кабинете: многие видели, как он подъехал на своей машине к зданию ЦК родной Коммунистической партии, как входил в кабину лифта, чтобы подняться на свой четвертый этаж. В чем дело?

Напряжение нарастает, все поглядывают на дверь, правда, украдкой; шелест тихих голосов.

Десять минут одиннадцатого. Дверь открывается. Мгновенная полная тишина.

Входит Юрий Владимирович Андропов — свеж, подтянут, как всегда. В строгом официальном костюме, при галстуке; на лице несколько скованная улыбка, невозможно понять выражение глаз под затемненными стеклами очков, и только слабый румянец на щеках выдает волнение.

— Здравствуйте, товарищи! — негромко говорит он, неторопливо направляясь к столу президиума.

В ответ дружное, но с разной интонацией: «Здравствуйте», «Доброе утро»; двигаются стулья, невнятный шепоток.

А Юрий Владимирович — и в этот миг все разом умолкает и замирает, можно сказать, совершенно по Николаю Васильевичу Гоголю, «немая сцена»,— занимает кресло Генерального. Он пока не садится, а стоит сзади этого советского трона, символа верховной власти.

— Перед тем как перейти к запланированным вопросам сегодняшнего заседания Политбюро,— буднично, спокойно говорит товарищ Андропов, и в его голосе окончательно преодолено волнение,— я хочу поднять одну животрепещущую тему, которая, безусловно, волнует каждого из нас и всю страну.— Движение грузных тел на стульях, ветерок эмоций, и быстро все затихает; никуда не уйти от штампа: мертвая тишина.— Речь идет о главе нашего государства.— Кто-то не сдержал звук, похожий на возглас изумления.— Вчера я имел беседу с Леонидом Ильичом на эту тему. Да! Восемнадцать лет у руля страны стоит выдающийся человек, истинный ленинец-интернационалист, блестящий политик, борец за мир во всем мире. Заслуги его перед партией и народом — безмерны! — Голос Главного Идеолога страны звучит взволнованно, пафосно, и одновременно в нем прорываются нотки скорби.— Но, товарищи!… Восемнадцать лет неимоверного, напряженного труда, груз забот и о своем народе, и о международном коммунистическом движении, возраст, болезни… Не слишком ли мы с вами большие эгоисты? Не прячемся ли мы за спину Леонида Ильича, переложив на него все трудности нашей борьбы за светлое будущее человечества, все нелегкие задачи, которые необходимо решать в ходе коммунистического строительства в нашей стране? Неужели мы хотим, чтобы этот прекрасный человек тянул свой огромный воз до конца, до последнего вздоха и буквально пал на своем посту?

— Нет! Мы не хотим этого! — в ледяной тишине страстно восклицает Михаил Сергеевич Горбачев.

— И будем откровенны и честны,— продолжает Андропов с напором и силой.— Мы с вами руководители страны, политики, ответственные люди. Все мы знаем, насколько серьезно болен Леонид Ильич Брежнев, ему уже не под силу везти этот воз. Так будем же гуманны. Наш руководитель, наш вдохновенный вождь заслужил отдых, покой, всестороннее каждодневное лечение, не омраченное государственными заботами.

— Правильно!

— Верно! — прозвучали реплики.

— Мы проводим Леонида Ильича на пенсию, превратив этот день во всенародный праздник! Мы воздадим ему высшие почести, вручим высшие правительственные награды, он отправится на отдых, окруженный верными преданными соратниками, ближайшими родственниками, в атмосфере общенародной признательности и благодарности.— Совершенно неожиданно вышедший из полуспячки Арвид Янович Пельше трижды азартно хлопнул в ладоши. По залу прокатился краткий шумок. Андропов на происшедшее, казалось, не обратил никакого внимания.— И, товарищи,— деловито говорил он,— к этому дню надо заранее готовиться. Девятнадцатого декабря Леониду Ильичу исполнится семьдесят шесть лет. Не объединить ли нам день рождения Брежнева и вручение ему пенсионной книжки в одно торжество? И, таким образом, мы смягчим неизбежную горечь, которую испытывает выдающийся человек, привыкший трудиться всю свою сознательную жизнь, уходя на пенсию. Предлагаю создать специальную комиссию, которая займется подготовкой всех мероприятий — девятнадцатого декабря текущего года.

— Правильно! Создать комиссию! — Кажется, опять Михаил Сергеевич Горбачев.

— Но возникает, товарищи, еще одна проблема. К этому Дню надо готовить и общество. Наш народ привык видеть Леонида Ильича у руля государства в течение восемнадцати лет. Стоит товарищ Брежнев на трибуне Мавзолея в дни наших праздников — значит, в стране все в порядке, значит, мы продолжаем идти верным путем. Психологически расстаться с этим образом вождя на трибуне Мавзолея непросто, мы сразу не должны травмировать общество, нужна подготовка к этому шагу. Тем более накануне очередная годовщина Великого Октября, и, естественно, во дни торжеств Леонид Ильич должен быть со своим народом. Думаю, что и этими вопросами займется комиссия, о которой я говорил. Мы создадим ее ближе к декабрю в рабочем порядке, и о ней подробно будет доложено Политбюро. Вот, пожалуй, и все, что не входит в основную повестку сегодняшнего заседания, вот те мысли и предложения, которыми я хотел с вами поделиться.

Было абсолютно тихо. Все молчали.