Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

Телетайп отключен, факс молчит, в телефоне — только Москва: междугородные и международные вызовы обрываются на третьей цифре — «Неправильно набран номер». Это сегодня с утра. Хорошо, что успел еще девятого связаться с редакцией, переговорить с Гаррисоном, моим замечательным шефом. Он на самом деле настоящий друг: «Артур, все будет о'кей! Не переживай, не суетись. Покинь их достойно. Дома отдохнешь пару месяцев, и мы подберем тебе страну. Предположительно Китай или Австралия. Думай».

Тогда ни я, ни он еще не знали о том, что случилось с Викой…

Да, да! Ничего мне не жалко в этой казенной убогой квартире. Кроме нашей тахты, нашего «ноева ковчега». Вот сейчас… Я падаю на нее, и она принимает мое тело податливо, мягко; покачивание, как на волне, вверх-вниз… А подушка хранит запах ее духов. Нет, я сойду с ума!…

Спокойно, спокойно, Артур. Возьми себя в руки. Давай все по порядку. Давай, давай! Ну?

Итак, я объявлен в Советском Союзе персоной нон грата.

Девятого во второй половине дня из нашего посольства позвонил атташе по культуре:

— Артур, немедленно приезжайте к нам.

— Сейчас? — слегка обалдев от неожиданности, спросил я.

— Именно так: сейчас.

— Да что случилось?

— Приезжайте и все узнаете. И не волнуйтесь. Ничего страшного не произошло.

Через сорок минут мы уже сидели в уютной овальной комнате в нашем посольстве: мягкая мебель, окна задернуты шторами, на круглом столе декоративное карликовое деревце, черный кофе, печенье. Нас было трое в комнате: атташе по культуре, я и этот тип из МИДа, молодой, полный, со срезанным безвольным подбородком.

— Ситуация такая, Артур,— сказал атташе по культуре (мы с ним, естественно, были знакомы).— С завтрашнего дня вы лишаетесь аккредитации в Советском Союзе…

— Но почему? — вырвалось у меня.

— Вот господин Насонов… Он представляет Министерство иностранных дел Союза… Господин Насонов вам все объяснит.

Мидовец выдержал внушительную паузу, громко отпил кофе из своей чашки и наконец сказал:

— С завтрашнего дня, господин Вагорски…— его английский был вполне приличным, акцента не ощущалось, только некоторое напряжение: наверное, он думал по-русски, тут же переводя себя на английский,— вы объявляетесь персоной нон грата в нашей стране. Причина — ваши возмутительные, клеветнические статьи, опубликованные в этом году в газете «Дейли ньюс». Я не буду их комментировать. Вы сами все прекрасно понимаете. Скажу только одно: эти статьи, написанные в духе «холодной войны», вбивают клин в дело крепнущей дружбы и сотрудничества Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. В вашем распоряжении, господин Вагорски, двое суток.— Круглое лицо расплылось в наглой ухмылке,— Двенадцатого ноября вы должны покинуть нашу страну. Все необходимые официальные бумаги Министерством иностранных дел Советского Союза переданы в американское посольство. И…— он поднялся из кресла,— разрешите откланяться, господа. Дела.

Господин Насонов, который, убежден, в равной степени представляет и МИД и КГБ, удалился.

— Мы ответим тем же,— сказал атташе по культуре.— Есть кого выслать из Нью-Йорка. Хотя, понимаю, для вас это не утешение. Все формальности мы уладим быстро. Вы спокойно собирайтесь, времени достаточно. В редакции вашей газеты уже знают… Извините, Артур, мы поспешили сообщить, потому что в подобной ситуации у советской стороны есть практика: «выдворяемых» тут же лишать связи с внешним миром. Может быть, вам повезет: как приедете к себе, сразу связывайтесь с газетой. А мы со своей стороны в вашу редакцию перекинем свой подробный комментарий о происшедшем.— В голосе атташе по культуре зазвучало волнение.— Артур… Вы прекрасный журналист… Это просил меня передать вам наш посол. Это и мое мнение. Настанет время, и Россия… Новая демократическая Россия тоже оценит ваши усилия… А теперь какие у вас в связи с этим проблемы? В чем нужна помощь?

— Да никаких проблем,— И я сразу подумал о Виктории: «Уговорить, уговорить ее уехать. Вместе. Только как это сделать? Ведь формально мы только любовники. Оформить брак? В течение двух суток? Нереально. Они никогда не разрешат… Надо что-то придумать, придумать…» — Вот машина…— сказал я.

— Пишу: машина.— Атташе по культуре раскрыл блокнот.— Думаю, так: мы поставим вашу машину в своем гараже, а потом переправим ее, куда вы скажете. Словом, считайте, что эта проблема уже решена. Что еще?

«Расскажу ему о Виктории Садовской? — подумал я.— Нет… Надо смотреть правде в глаза: они тоже ничего не сумеют сделать».

— Пожалуй, все.

— Тогда, Артур, собирайтесь.— Атташе по культуре протянул мне руку; ее пожатие было сильным и дружеским,— Все документы к середине завтрашнего дня мы оформим. Я вам позвоню.

…Дома — «дома»… первое, что я сделал, это набрал телефонный номер Вики. Трубку никто не поднимал.

«Вика, естественно, носится по своим делам,— подумал я.— А Мария Филипповна отправилась в магазины. Или пройтись по свежему воздуху».

Я позвонил в свою редакцию, в Нью-Йорк. Разговор с Гаррисоном был короткий: они уже в курсе, «ты, старина, не переживай, судьба идет тебе навстречу: засиделся ты в Москве», ждут, первая прикидка новой работы — Китай или Австралия, могут быть варианты. Вернер деликатно ни словом не обмолвился о Вике, хотя он знает о наших отношениях. Только сказал:

— Отдохнешь пару месяцев, немного поработаешь в редакции, за это время подберем тебе страну, решим, если получится, все твои семейные дела (я почувствовал, что в этих последних словах присутствует Вика, и был благодарен своему шефу)…

Я опять позвонил Вике. Длинные гудки. Трубку никто не брал. Смутное беспокойство закралось в душу. Однако я скоро отвлекся — стал собираться и начал со своего журналистского архива, через полчаса ужаснувшись: сколько же всего накопилось за семь лет моей московской жизни! Кассеты, пленки, исписанные блокноты, фотографии, вырезки из газет и журналов, несколько толстых тетрадей с дневниковыми записями, опять блокноты… Да у меня тут материалов — на большую книгу! Я невольно что-то читал, потом накатывались воспоминания. Фотографии: мы с Викой в Звенигороде зимой; ели в снегу, она, опершись на лыжные палки, смотрит на меня глазами, полными любви; мы рядом за столом на какой-то веселой вечеринке, Вика хохочет, ее рыжие волосы рассыпались по плечам… «Сейчас еще раз позвоню»,— думаю я и погружаюсь в свои записи в блокноте за 1978 год. Великое дело — блокноты, записные книжки, дневники: несколько строчек — и память воскрешает целую картину, сюжет, событие.

А за окном уже поздний ноябрьский вечер.

«Все. Звоню Вике». Я иду к телефону — от хаотической горы моего московского архива, выросшей на полу. И телефонный звонок опережает меня.