Дмитрий Дмитриев - Золотой век

— Несколько дней, ваше величество.

— Так мало?

— Я должен спешить, ваше величество. На это такая воля его сиятельства, генерала-фельдмаршала.

— Граф Петр Александрович крут с вами и требует аккуратности в исполнении его приказаний? Надеюсь с вами еще увидаться, адъютант! — милостиво протягивая свою руку Серебрякову, проговорила государыня.

Счастливым, очарованным оставил кабинет великой монархии Сергей Серебряков.

Он благодарил случай, который дал ему возможность так близко видеть и говорить с императрицей.

— О, этот день будет счастливейшим в моей жизни, — думал он, возвращаясь в свою квартиру, которую он нанял на несколько дней на Невском проспекте.

Выполнив одно поручение своего главнокомандующего, Серебряков должен был выполнить еще другие два: то есть вручить письмо графа Румянцева-Задунайского генералу Потемкину и разузнать подробности о дуэли, происшедшей между князем Петром Михайловичем Голицыным и дворянином Михаилом Волковым.

Передать письмо в руки Потемкина не составило для него ни трудов, ни хлопот, но выполнить второе, то есть, разведать о роковой дуэли, было не легко.

Нельзя об этом спрашивать у самого Потемкина. К тому же Серебряков совершенно плохо его знал, да и станет ли Потемкин с ним разговаривать о дуэли?

Пришлось Серебрякову ограничиться только теми слухами, которые ходили в Петербурге об этом происшествии.

Эти слухи были совершенно различны: одни говорили, что убивший князь Петра Михайловича Голицына дворянин Волков обладал необыкновенною силою и ловкостью и был подобием Голиафа или одного из сказочных богатырей.

Другие говорили, только втихомолку, что, по их догадкам, князь-богатырь Голицын просто-напросто убит, и соучастником в этом преступлении называли Потемкина, который быстро возвышался и опять стал приближенным любимцем государыни.

С этим не мог не согласиться и сам Серебряков.

Он только не допускал мысли, что Потемкин соучастник в убийстве, и полагал, что произошла не дуэль, а убийство: в этом он был почти уверен по некоторым данным, слышанным им в Петербурге.

Отправляясь с письмом к Потемкину, Серебряков имел в мыслях вызвать его по поводу дуэли на разговор.

Не без спеси и гордости принял Потемкин посланного от графа Румянцева-Задунайского.

— Вы с письмом? — отрывисто спросил он у Серебрякова.

— Так точно, ваше превосходительство.

— Давайте.

Серебряков заметил, что Потемкин во время чтения письма менялся в лице.

Прочитав письмо, Потемкин сердито его скомкал и, бросив на пол, сказал:

— Слишком многого хочет граф Петр Александрович. В своих поступках я дам отчет Богу и государыне и больше никому. Вы слышали, господин офицер, мои слова? Передайте их графу.

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Он слишком много берет на себя. Я, кажется, вышел из того возраста, чтобы нуждаться в наставлениях. Завистников у меня много. Я это знаю. Но до сего дня я не знал, что надо к ним причислить и его сиятельство графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского. Как мне ни больно это, но я должен сознаться в этом. Насильно мил не будешь.

— Можно мне уйти? — спросил у взволнованно расхаживавшего по своему кабинету Потемкина Сергей Серебряков.

— Можете. Ваша фамилия, кажется, ведь Серебряков?

— Точно так, ваше превосходительство.

— Граф Петр Александрович в письме еще просит меня разъяснить ему причину дуэли, окончившейся смертью князя Голицына. Скажите графу, что эта роковая дуэль причинила и мне немало горя и печали. Покойный князь Петр Михайлович Голицын был хорошим моим приятелем и другом, и я проклинаю того человека, который заставил нас оплакивать смерть князя. Поверьте, государь мой, мне очень, очень тяжело вспоминать об этом, а тем паче тяжело рассказывать. Скажите только графу, что дуэль была по всем правилам и что князь пал, сраженный пулею в сердце. Стреляли вместе. Пуля князя никакого вреда не причинила противнику, а между тем пуля противника… повторяю: лишила нас лучшего человека, лучшего гражданина и моего лучшего приятеля.

Проговорив эти слова с глубоким вздохом, Потемкин с каким-то бессилием опустился на диван.

— Смею спросить, ваше превосходительство?..

— Спрашивайте, только не про дуэль. Понимаете ли вы, это мне тяжело, слишком тяжело.

— Я только хотел спросить относительно противника покойного князя…

— Да ведь это все то же, все то же! Ну, что вам угодно?

Я догадываюсь, что его сиятельство граф поручил вам делать подобные вопросы или скорее допросы. Я бы мог вам не отвечать на них…

— Ваше превосходительство…

— Ну так и быть! Я удовлетворю любопытного графа. Как мне это ни тяжело… Слушайте!

Серебряков видел, как Потемкин волновался и менялся в лице при разговоре. Ему стало жаль его.

— Ваше превосходительство! Если вам так тяжело, то не трудитесь говорить.

— Нет, нет. Уж если я начал, то надо досказывать. Убийца — будь он проклят, стократно проклят — бесследно скрылся, когда я, пораженный смертью князя, бросился к нему, думая, что князь только ранен, и старался привести его в чувство… Но увы! Передо мною лежал лишь один холодный труп. О, ужасная, тяжелая минута! Я как сейчас вижу его спокойное, без кровинки лицо с широко раскрытыми глазами… В этих глазах я прочитал… О, это ужасно! Потемкин с отчаянием закрыл лицо руками.

Серебрякову оставалось одно: молча поклониться и выйти из кабинета будущего всесильного вельможи.

«Что с ним? Это не может быть притворством, нет! Потемкин оплакивает князя Голицына искренними слезами, или же в этом надо понимать упрек себе, своей совести. Какие мысли! А молва многих, эти слухи, но нет!.. Ложь, клевета, зависть!.. Вот что породило эти слухи и эту клевету! Но что я скажу графу Петру Александровичу? Много переслушал я различных рассказов, предположений, догадок и только… Но истинного, правдивого, ничего не узнал… Скорее в Москву поеду, в Москве как-то проще и лучше живется. Возьму отпуск продолжительный или же переведусь из гвардии и стану жить в Москве, поближе к моей милой и дорогой моему сердцу княжне. Да, да! Скорее вон из Питера!».

Таким размышлениям предавался молодой офицер по дороге в свою квартиру.

Перед отъездом он еще раз имел счастие представиться императрице.

Государыня вручила ему письмо к нашему главнокомандующему на Дунае, милостиво обласкала Серебрякова и еще раз расспрашивала его о состоянии нашего войска, благодарила за объяснения и поздравила его с чином поручика гвардии.

Счастливый Серебряков, преклонив колена, в теплых сердечных выражениях благодарил за милости монархиню.

Вновь пожалованный в поручики гвардии, Сергей Серебряков не стал засиживаться в Петербурге: его, как магнитом, тянуло в Москву.