Ульрих Бехер - Охота на сурков

Похоже, мрачный интерьер ничуть не действовал на танцоров, они плясали с такой же беззаботностью, как и на праздничной поляне; и время от времени из глотки кого-нибудь из мужчин вырывался гортанный ликующий возглас, чисто животное, первобытное проявление радости бытия. Натянутые канаты из потертого пурпурного бархата отгораживали очень большую танцплощадку; от топота и шарканья ног пол площадки — весьма преклонного возраста — скрипел и издавал стоны, подобные глухому звуку органа. Парень из Санкт-Морица, сдвинув на затылок широкополую шляпу из черного фетра — в мочке левого уха у него блестела золотая серьга, — медленно расхаживал среди танцующих и, не обращая внимания на смех и шуточки, взимал за каждый танец по десять раппенов; в шотландском танце, который только что заиграли, Ленц Цбраджен — великолепный танцор — кружил и вертел Вереиу Туммермут, она не захотела быть подавальщицей в день ярмарки, переложив свои обязанности на десяток ретороманцев; некоторые из них очень походили на арабов; контраст между Туммермут, яркой блондинкой, розовой как поросенок, в сверкающем блестками зеленом платье, и этими кельнерами был разительный. (Туммермут настояла на том, чтобы я выпил с ней и с Ленцем на «ты», на брудершафт.)

Кларнетист из ансамбля «Двойное эхо Голубого озера» сидел в середине эстрады, перед ним был не пюпитр для нот — никто из музыкантов не играл по нотам, — а стойка, на которой висели различные кларнеты, в том числе посеребренный бас-кларнет. По обе стороны от него расположились два аккордеониста, зато контрабасист был на почтительном расстоянии от этой троицы, повернулся к ней спиной, словно не имел никакого отношения к ансамблю. Впрочем, и кларнетист, казалось, тоже играет сам по себе; и действительности он управлял оркестром, следил за малейшим нюансом в его игре. Кларнетист был в черной бархатной безрукавке, какие носят горцы в окрестностях Берна, но походил не на крестьянина, а на интеллигента — молодое одухотворенное лицо, черные роговые очки.

Господин Кадуф-Боннар, хозяин кафе «Д’Альбана», танцуя, проследовал мимо нас; я обратил внимание на то, что он единственный из всех отплясывал в смокинге, правда, башмаки у него были светло-коричневого цвета. Заметив меня, Кадуф-Боннар выпустил руку своей дородной партнерши и, быстро жестикулируя, описал широкий полукруг на уровне груди, что должно было обозначать окладистую бороду, после чего опустил указательный палец, что обозначало глубину. Ах, вот оно что — глубину озерных вод; вслед за этим он покачал головой, в данном случае это означало: труп утонувшего Цуана они до сих пор не нашли.

— Have a look, Mister[ 280] 280 Поглядите-ка, мистер (англ.). , — прозвучал чей-то голос у моего уха, кто-то сел рядом со мной. Я увидел королевского жокея в отставке Фицэллана; даже вытянувшись во весь рост, он был ненамного выше, чем в сидячем положении. Кивнув, экс-жокей показал на длинную стену зала. Над галереей с ветхой балюстрадой была намалевана еще одна фреска, немного менее закопченная, нежели фреска позади оркестра, где была изображена охота на каменного козла. По словам Фицэллана, фреску над галереей писал некий мсье Паже. Чистейшей воды фотографический натурализм. «Our Tobogganing-Club is fifty years old» [281] Клуб бобслея существует уже пятьдесят лет (англ.). . Да, уже в девяностых годах прошлого века любители бобслея преодолевали ледяной желоб Креста-Ран длиной в тысячу двести метров за какие-нибудь полторы минуты. Полковник Палнет из Лондона поручил кузнецу Маттису (с его сыном он, Фиц, содержит спортивный магазин «Маттис и Фицэллан» рядом с Косой башней) изготовить первые тяжелые стальные сани. Небезынтересно разглядеть более тщательно второго слева саночника на картине.

Моментальный снимок, сделанный несколько десятков лет назад.

С освещенного солнцем склона Креста-Ран мчатся пять санок, спортсмены лежат на животах, широко расставив ноги. Полозья первых саней только что вылетели из ледяного желоба, спортсмена уносит в пропасть, его голова наполовину срезана краем картины, поднятые ноги беспомощно болтаются в воздухе. Второй спортсмен проходит опасное место на дистанции, вцепившись руками в дугу над полозьями. Этот дурачок еще совсем молод, над верхней губой у него пробивается пух; на нем белые гамаши выше колен, белый свитер до горла и шапочка с ушами, прилегающая к голове, — видно, что череп у него грушевидный.

Не спуская глаз с картины «Креста-Ран в 1905 году», я быстро поднялся, словно кто-то толкнул меня в спину.

— Так мог бы выглядеть Гауденц де Колана.

Фиц ответил ворчливо, но с торжеством в голосе.

— That’s him [282] Это он и есть (англ.). .

Диделидю, диделидю.

— …Вверх, вниз, вверх, вниз, трижды мы поднимались в гору, а потом спускались с тридцатью килограммами груза. Разве это не издевательство? «Начинай сначала!» — ревел наш Кади Фатерклопп. Мы спали от силы три часа, пузыри у нас на ногах еще не успевали лопнуть, глухая ночь, а он вдруг врывается в дом, где мы стоим на постое. И рявкает: «Рота поды-майсь! Разобрать пулеметы, почистить, опять собрать!» — «В темноте, господин капитан?» — «Так точно, и во время войны может не быть света! Retabliez-vous! [283] Начать сначала (франц.). » — орал Кади. Родом он из Солотурна. Потому и орал соло. Ха-ха. Горнострелковый батальон был расквартирован в Бернине и в окрестностях, только стрелки должны были ночевать в палатке на Исла-Персе. На скале, которая, как остров, со всех сторон окружена гигантскими ледниками. На высоте трех тысяч метров над уровнем моря при температуре десять градусов ниже нуля. Приказ нашего Кади. В ту ночь с Ислы сползал холодный ночной туман, ты такого не видывал. А над нами скакали серны и козлы. Разве я козел?..

— Ну да, ты и есть козел, Ленц. Хи-хи-хи.

— Я не с тобой разговариваю, Верена, я разговариваю с твоим задушевным другом.

— Альберт мой знакомый, мы вовсе не задушевные друзья, золотко.

— Он не твой задушевный друг и не твое золотко? Нет, он твое золотко, твой задушевный друг. У тебя душа любвеобильная.

Верена явно обиделась.

— Ленц!

Цбраджен опять стукнул об стол бутылкой маланзенского.

— Ты сказала, что я козел?

Невольно я перевел взгляд на фреску позади эстрады, изображавшую охоту на горного козла.

— …Случаются ситуации, при которых ничего точно не знаешь…

— Что? Что не знаешь?

— Козел ты или охотник, — сказал я.

Диделидю.

— Дурень ты, Альберт. И все равно, ты… курортник и шпион, проходя повторный курс лечения, приятно провел время как друг Солдата-Друга.

Улыбнувшись, я сказал:

— Приятно? Как известно, шпион должен быть готов к тому, что его в любую минуту могут схватить и расстрелять.