Ульрих Бехер - Охота на сурков

И еще за-метил, от-метил:

На свитере у него египетский орнамент, а волосы соломенные.

За-метил, от-метил.

Берет скрывал отметину на моем лбу, я надел только что купленные темные очки (монокля не было) и мгновенно прикрыл рот светло-голубым шарфом Полы, который развернул в кармане пиджака; сделал вид, что у меня болят зубы.

Если незнакомец обернется и если дверь телефонной будки не совсем закроет меня, он все равно навряд ли меня узнает.

Нет, это не был Крайнер, «говорящий» брат Белобрысый.

Ситуация создалась в высшей степени невероятная, поразительная, но зато она перестала быть неправдоподобно странной.

Сквозь беспорядочный шум голосов в зале я уловил щебет телефонистки:

— Вена, десять минут.

Незнакомец подошел к окошечку, слегка повернулся, и я увидел его прыщавый профиль.

Это был не Крайнер, а Георг Мостни.

Немой Шорш.

Тот самый, что издал нечленораздельный крик, какой издают только немые, издал его вчера, когда я напал на него в лесу Менчаса. А я-то принял его за безобидного немого, полукретина, которому угрожает «смерть из милости», решил, что сердобольный родственник вывез беднягу из вновь созданного Великогерманского рейха.

Вот тебе и немой!

Последующее — на сей раз оно продолжалось много часов и разыгрывалось в виде отдельных эпизодов — можно изобразить стенографически, тем же манером, что я вел свои военные дневники.

Стаккато… Мостни покинул зал почтамта, Крайнер не появился. Я взял письмо Орля Тессегье с почтовым штемпелем Марибора, видимо, оно было написано в спешке авторучкой.

Воспроизвожу текст без сокращений.

Марибор, 20 июня.

Дорогой друг ,

Как я уже сообщил тебе телеграммой, мне удалось переправить Эльзабе в Вараждин-Топлице, где она ожидает в отеле чЭрдёдь » известий от вас. Надеюсь, в ближайшие дни Эльзабе полетит к вам в Швейцарию, она получила югослав, паспорт, и ничто не может воспрепятствовать этой поездке. Состояние ее не плохое, особенно принимая во внимание нынешние ужасные события; она готова ко всему, быть может даже к самому худшему. Правда, она не знает, что самое худшее на днях уже совершилось.

В Радкерсбурге и Граце (где ваш поверенный успел показать себя трусом) никто не мог сообщить ничего определенного о судьбе Джаксы. Только в конце недели начали просачиваться слухи о его гибели. К стыду жителей Штирии, надо признать, что большинство распространяло эти слухи со злорадством. Вот как далеко зашло у нас всеобщее одичание. Трудно поверить, что эти же люди всего несколько месяцев назад буквально пресмыкались перед ним, почетным гражданином Радкерсбурга, вымаливали автографы и проч.

Не буду утверждать, что печальное известие было для меня как гром среди ясного неба, правильней сказать, небо было мрачное; тем не менее, когда я прочел сегодня адресованную Эльзабе официальную бумагу, меня словно громом поразило. А прочел я эту бумагу, потому что Эльзабе просила вскрывать всю ее корреспонденцию и в случае необходимости передавать существенное по телефону из Мурска-Соботы (где находится мой древесный питомник). Я, однако, решил не посылать этот документ ни ей, ни тебе.

Канцелярия концлагеря Дахау, отправляя прилагаемый бланк, ставит в известность госпожу Э. Джакса, урожден, баронессу фон Ханшпор-Фермин — они на редкость точны! — о том, что ее супруг скончался в день своего прибытия в лагерь в результате несчастного случая, происшедшего по вине самого погибшего. Кремация уже состоялась; чтобы погасить ее стоимость, а также расходы по пересылке урны родственникам, следует заблаговременно перечислить деньги в размере 392 имп. марок и 75 пфеннигов на мюнхенский счет лагеря.

За те пятьдесят три года, что я живу на свете, мне пришлось прочесть немало казенных бумаг, но ничего подобного я не читал. Признаюсь, от этого документа у меня началось нечто вроде озноба. Не мне тебе говорить, что в истории человечества совершалось немало мерзостей, например, во времена преследования гугенотов. И все же не могу себе представить, что в ту пору проявляли такой формализм, такое бюрократическое рвение, какое проявили чиновники вновь организованного Великогерманского рейха. Что мне остается делать? Только выразить вам мое глубокое участие, участие доброго соседа — для меня всегда было большой честью считать знаменитого Д. своим соседом… Боюсь лишь, что в этой не имеющей прецедентов беде, в этом ужасе мои соболезнования покажутся вам пустой фразой. Пиши мне по адресу: господину Ор. Те. до востребования, Мурска-Собота, Словения, Югосл. Я не решился отправить это письмо в Понтрезину, где ты сейчас отдыхаешь, опасаясь, что его прочтет твоя милая молоденькая жена. Официальный документ я оставляю у себя. Может быть, он понадобится мне в качестве сопроводительной бумаги при оплате « счета ». Что мне делать? Должен ли я ПЛАТИТЬ?

Есть еще такие люди, благородные в самом высоком смысле этого слова. А вдруг Орль Тессегье промокнул пресс-бюваром свое послание, написанное авторучкой, промокнул на почтамте в Мариборе; это даст возможность нацистским ищейкам установить его личность, и тогда он пропал.

В моем блокноте был записан номер телефона специального агентства «Виндобона». Но личного телефона частного детектива у меня лично не было. Впрочем, что я говорю — бывшего частного детектива; за это время он здорово продвинулся — стал большой шишкой в государственной тайной полиции; в прежнем кабинете этого деятеля теперь не застанешь, можно не сомневаться. Я попросил барышню в окошке — эта особа не была похожа на мадам Фауш — дать мне телефонную книгу Вены (еще старую!): Лаймгрубер, Гейнцвернер, гауптм. в отст. В IV, Порцелангассе, 36. Назвал соответствующий номер телефона, жду… Порцелангассе. Угловой дом со шпилем, прокуренный ресторанчик, вывеска отеля, на разноцветно-темной, местами облупившейся эмали написано: «К ИСХОДУ ИЗ ЕГИПТА».

— Вена. Восьмая кабина.

Я вошел в ту самую телефонную будку для международных разговоров, которую за несколько минут до того покинул Мостни, закрыл за собой дверь, снял трубку, приготовился ждать. Сквозь стеклянное окошечко будки бросил быстрый взгляд и увидел, как хозяин конторы по перевозке мелких грузов Паретта-Пикколи, по прозвищу Фашист, пройдя мимо телефонов-автоматов для международных переговоров, скрылся в кабине для местных вызовов, в той самой кабине, в какой только что был я. Итак, мы поменялись местами, точно герои дешевых детективных фильмов.

— Вызываем Вену. Не кладите трубку.

Я продолжал ждать, переместив трубку к левому уху. Решил ради разнообразия подслушивать правым. Голос Паретта, доносившийся через деревянные стенки, звучал приглушенно, но четко. Паретта говорил на граубюнденском диалекте с гаражом Йезумана в Мартинсбруке. Разве фамилия владельца гаража Йезуман? Мартинсбрук был самой нижней точкой Нижнего Энгадина, почти на границе с Тиролем, иными словами, на границе с Великогерманским рейхом. Смысл разговора: если завтра утром у них появится «мотоцикл с коляской», пусть господин Йезуман поставит его в гараж. Он, Паретта-Пикколи, сам заберет мотоцикл послезавтра. Спасибо. Чао.