Ульрих Бехер - Охота на сурков

Командование пограничного 61-го полка сообщает: Вчера, в среду, около полудня в районе Дъяволеццы на Бернине гобъявленном на весь срок учений запретной зоной, во время стрельб четвертой пулеметной роты произошел несчастный случай, только чудом не имевший трагических последствий. Горный стрелок Цб. Ленц повернул — ослепленный, по его словам, внезапным солнечным бликом на глетчере — пулемет от предписанного направления и навел его, продолжая стрелять, на наблюдательный пункт, где находился капитан кантона Домлешг Фатерклопп. Капитану, сохранившему полное самообладание, удалось одним прыжком укрыться за скалой, после чего он резким окриком приказал Цб. прекратить огонь. Виновный был тотчас подвергнут аресту, отдан также приказ о расследовании дела военным судом.

Огни в пустом служебном зале потушены, кроме одной лампы, горящей над стойкой; стулья, вверх ножками, взгромождены на столы, над ними — горьковатый дым недокуренных сигар. Пины не видно. Но вот она вышла из полутьмы коридора, в дешевеньком темном вечернем платье, спадающем неуклюжими складками, в черном пальтеце, наброшенном на плечи.

— Ессо, Alberto, finita la giornata [123] Ну вот, Альберто, и закончился день (итал.). , — сказала она, видимо нисколько не удивляясь моему возвращению. — Мы кончили. И я отправляюсь в Джарсун.

— Зачем вам туда, Пина?

— У «Корного козла» сегодня танцы.

— И кто же танцует?

— Служащие местных гостиниц.

— А вы уверены, что не наоборот?

— Как это наоборот?

— Козлы будут танцевать у служащих.

Пина серьезно поглядела на меня, не поняв моей дешевой остроты, а я превратил служебный зал в винный бар, упросив Пину, невзирая на конец работы, налить мне вельтлинского, и ради того чтобы чокнуться, пригласил ее выпить со мной стаканчик, но она пила вино только за обедом и попросила вместо вина рюмку ликера, налила себе, а я, понюхав ликер, заметил, он-де пахнет туалетной водой для волос; эту дешевую остроту Пина тотчас поняла, захихикала и согласилась, вняв моим уговорам, выпить еще две рюмочки. Пренеприятнейшая предстояла мне задача: выпытать у Пипы все, что можно, о Крайнере и Мостни, вывести их на чистую воду, какой бы грязью все ни обернулось. Я уплатил и попросил у Пины разрешения проводить ее до Джарсуна, что мне и разрешили.

Полуденно-раскаленный мрамор, мрамор, разогретый жаром солнечных лучей, дотронься только, обожжешь руку — мои воспоминания об острове Хвар. Полуночно-раскаленный мракор — для меня новое ощущение, его суждено мне было узнать, когда девушка, прислонясь ко мне спиной — а сам я прислонился к развалинам башни «Спаньола» в кедровом лесу над Джарсу-ном, — замерла в моих объятиях; когда моя рука, пробравшись под рюши лифа, сжала ее девически маленькую упругую грудь и она не противилась, позволила мне это.

Взошла луна. Вершины Лангарда еще скрывали ее от нас. К долине Розега она скользила, излучая сегодня медно-желтый, скорее оранжевый свет.

— La luna monterà sopra la Schela del Paradis [124] Луна взойдет над Скела-дель-Парадиз (итал.). , — прошептала Пина.

— Как, прости?

— Луна взойдет над Скела-дель-Парадиз.

— А что это — Скела-дель-Парадиз?

Пина вдоль просеки глядела вверх, на вершины Лангарда, края которых казались прозрачными и светились все более ярким, хотя и отраженным, оранжевым светом.

И снова шепот:

— Если мы, Альберто, прогуляться туда, дальше, все дальше, далеко, мы дойти до Скела-дель-Парадиз.

Луна, убывающая и сегодня еще более бесформенная, чем вчера, переползла через вершину горы, и огромные глаза Пины вспыхнули черным огнем. Я спросил, не холодно ли ей?

— Fredda? No [125] Холодно? Нет (итал.). , — шепнула она.

Моя правая рука все еще лежала на ее груди, а левая легко расстегивала кнопки дешевого платья, Пина не только позволила мне это, но даже чуть-чуть помогла, сбросив с плеч пальтецо. Я же, умело, но бережно действуя с застежками на спине, в мгновение ока раздел ее до талии; голова Пины склонилась на мое левое плечо, теперь я сжимал в объятиях и ласкал совершенное женское тело, мраморное, пылающее в полночь, словно оно было раскалено жаром летнего полудня на Хваре.

Одной рукой Пина обняла меня, прижала разгоряченное мраморное лицо к моей щеке, и от близости этой сверкание ее глаз чуть померкло, я же поднял другую руку Пины и положил себе на плечо, которое она судорожно сжала, губы Пины раскрылись, и я как безумный стал целовать ее, хотя все так же бережно. У нее, точно хриплый, восхищенный смех, вырвался гортанный звук, от которого дрожь пробежала по моему языку; в этот миг, потеряв представление о времени, я не ощутил ни малейшего раскаяния и отчетливо это сознавал; мне ни у кого не хотелось просить прощения за свои поступки — ни у живых, ни у мертвых. Благодаря Пине мне удалось совершить хоть и вынужденную, но неожиданно счастливую посадку, оправданную к тому же письменным свидетельством из царства теней.

Внезапно над нами в развалинах башни «Спаньола» подала голос сова, издала первый, ошеломляюще близкий вопль, прозвучавший прологом к многокрылому шороху, не к легким хлопкам совиных крыльев, а к лихорадочно-мятущемуся, беспорядочному лету неясных силуэтов под оранжевым серпом, мелькавших то и дело над нашими головами. Пина откинула голову.

— Pipistrelli, — прошептала она. — Летучи мышь.

— Ты боишься летучих мышей, Пина?

— Не боишься. В деревне, дома, nella Valtellinaci sono anche molti pipistrelli durante le notti di luna [126] В Вальтеллине много летучих мышей в лунные ночи (итал.). . Не боишься.

Альберто, только б волосы не цеплять. Санта Мадонна, так много, так очень много летучая мышь…

Она ловко приподняла волосы руками. И тут же не шепотом, а очень деловито сказала:

— Мне чуточка холодно.

— Poverina! [127] Бедняжка (итал.) .

Я держал ее в объятиях, ощущая, как остывает горячий гладкий мрамор, шершавится гусиной кожей, и, отметив про себя, что с восходом луны повеяло прохладой, стал быстро одевать Пину, а она опять украдкой мне помогала. Поднял ее пальтецо. Она закутала в него голову и плечи и в медно-оранжевом свете луны казалась юной тосканской крестьянкой, идущей в церковь. Черт побери, и зачем я привел ее именно сюда, к этой башне, где обитают целые скопища летучих мышей? В глубине моего сознания таился ответ: потому что эти стены укрывали меня надежнее, чем ствол дерева… Плюнь на укрытия, уведи Пину из этого пристанища летучих мышей, иди с ней в кедровую рощу, ляг с ней… Но я знал, волшебные мгновения, воспользоваться которыми я не сумел, ушли безвозвратно. Холодно.

Когда мы возвращались средь мелькающих в лесу огней Джарсуна и спускались по тропе, по которой шли наверх, я сказал: