Ульрих Бехер - Охота на сурков

След грузовика.

Трех-четырехдневной давности, но почти не размытый недавним дождем: чересчур глубоко он врезался. И не от легковой машины. Параллельные двойные колеи, такие оставляют задние колеса тяжелых грузовиков. Грузовик въехал сюда, в лес, задним ходом. Не для разворота; для этого ему не надо было так далеко въезжать. Он въехал задним ходом, чтобы его укрыл лес?

Я сел в машину и двинулся дальше. Еще до Сильвапланы увидел указатель с надписью: «ОВА-ДЕЛЬ-ВАЛЛУН», стрела смотрела в сторону соснового леса. На горной тропе стоял чудовищно огромный грузовик, целиком скрытый лесом, так что громадный радиатор с названием фирмы — «ЯШЕР» — я обнаружил, лишь вплотную приблизившись к тропе. Грузовик был нагружен длинными бревнами, и на них, втягивая цепями другие бревна и укладывая их наверху, балансировали лесорубы в синих куртках.

Я подумал: а не вернуться ли тотчас в Понтрезину. Но отправился дальше, в Сильс.

Небо пылало холодным огнем, горевшим над черными вершинами. Первобытный ландшафт, но леса уже были; эпоха папоротников уже наверняка наступила. А эпоха грузовиков тоже? — вопрос, вызвавший у меня тягостное чувство. Что написано на том чудовище, терпеливо поджидавшем в зарослях папоротника: ЯШЕР? Или ЯЩЕР? И чудовище, которое я обнаружил в лесу у Сильвапланы, совместилось в моем сознании с другим, которого я не видел на месте «несчастного случая», но мощные следы которого обнаружил. Ящер; ящер притаился там три дня назад, выжидая ничего не подозревающую жертву.

(КРАСНЫЕ ГЛАЗА ГОСПОДИНА КЛАВАДЕЧЕРА)

Машину я оставил в деревне Сильс-Мария и короткую дорогу к «Чезетта-Гришуне» прошел пешком. Пересек булыжный двор. В прихожей стоял едва уловимый запах холодного камня и молока: как неделю назад, когда де Колана привел меня сюда, даже час тот же. Обшитый некрашеным кедром зал «Стюветта»; ни единой души. Перед лежанкой, свернувшись в огромный пестрый моток грязной бело-оранжевой шерсти, спал сенбернар. Он с присвистом похрапывал, но, как только я остановился перед ним, затих, потянулся, с трудом приоткрыл налитые кровью слезящиеся глаза, глянул на меня, издал хриплый рык. Вжик! — взлетела заслонка в стене; вжик! — опустилась. Меня заметили. С астматическим хриплым дыханием ко мне приблизилась огромная голова, и тут лохматый хвост завилял, сенбернар узнал меня. Не успел я снять пальто и опуститься на скамью у кафельной печи, а он уже положил тяжелую морду мне на колени и обслюнил брюки. Как и неделю назад, я попытался было отделаться от него:

— Хорошийнесхорошийпесхорошийпес, — и мысленным слухом уловил визгливый смех адвоката.

— Buona sera [130] Добрый вечер (шпал.). , — протяжно приветствовала меня Терезина. Она вошла, громко цокая — в zoccoli на босу ногу. (Видимо, на похоронах она не была.)

Без тени сердечности, скорее враждебно — чтобы скрыть робость или даже страх передо мной, или это обычное нетерпение по горло занятой хозяйки дома? — она спросила:

— Che desidera mangiare?[ 131] 131 Что будете кушать? (итал.)

Я заказал форель.

— Che bibita desidera? [132] Что будете пить? (итал.)

Пить?

— Il vino preferito del dottore de Colana [133] Випо, которое любил адвокат де Колана (итал.). , — сказал я, словно это само собой разумелось.

— Va bene [134] Хорошо (итал.). , — пробурчала неряха, опустив глаза.

— Oggi… [135] Сегодня (итал.). — Я собрал все свои познания в итальянском, чтобы сказать, что приглашен сюда сегодня адвокатом на ужин.

Все, что крестьянка нашла нужным ответить, было:

— Il poverino.

Бедняга. Она вышла из комнаты в сопровождении сенбернара. Я остался один, один с чучелом сурка на горке, где хранились призы Мена Клавадечера за стрельбу.

Совсем иные сумерки, чем неделю назад. Перед бойницами окон проплывала, отливая перламутром, синева, густевшая с уходом дня: l’heure bleue [136] Синий час (франц.). . Я тихо сидел за грубо сколоченным столом, и пустое место рядом со мной, место де Коланы, зияло сумеречной синевой, сумеречная синева угнездилась и в обшитых досками углах пустого зала; я вспомнил возню псов, атаковавших сенбернара, и мне показалось, что я слышу звонкий воинственный лай спаниелей, участников «гомеровской битвы». Но тут до меня донеслись рокот и рев ползущего вверх грузовика.

Я подошел к окну — короткому туннелю в стене; чтобы открыть окно, мне пришлось бы заползти в этот туннель. Рев нарастал. Я ждал, почему-то насторожившись, и, пока ждал, мой взгляд перебегал с мощенной столетним булыжником площадки, затянутой голубовато-плывущей дымкой, на огромную поилку, на штабеля оголенных еловых бревен, десятиметровых, как те, что я видел на грузовике под Ова-дель-Валлуном. Рядом со мной, совсем близко, только руку протянуть, стоял на задних лапках сурок на подставке из папье-маше. И у него синеватый мех; пропыленно-оранжевый цвет не выдержал магического свечения heure bleue, синего часа, но глаза-бусины устояли: они красновато поблескивали, фосфоресцировали, как задний фонарик велосипеда; мертвенно-стерегущим взглядом сурок глядел куда-то мимо меня.

Наконец показался грузовик. К моему необъяснимому облегчению, я установил: он не из лесу. В открытом кузове — груда огромных рыбачьих сетей, мокрые, они свисали с бортов. Среди сетей стояли, широко расставив ноги, шестеро рыбаков, в синих, как и лесорубы, куртках, но с капюшонами, натянутыми на головы. В кабине сидел Мен Клавадечер; и он в такой же, как другие, синей куртке. Хоть капюшон скрывал лицо, я тотчас узнал его по руке, после того как, направляя машину на площадку, Клавадечер вывернул руль, рука высунулась из окна над дверцей кабины и покачивалась. Рокот мотора затих.

Сенбернар выскочил из дому, тоже весь синий, хотя на нем и не было куртки. Он усиленно махал хвостом, приветствуя хозяина, но тот и внимания не обратил на собаку, а подал соскочившим с грузовика людям знак, и они, подбадривая себя гортанными выкриками, стали тянуть из кузова сети. Мотор вновь зарокотал, и тут я кое-что заметил.

Крыло над правым передним колесом грузовика… уж не повреждено ли оно? Но Клавадечер повел разгруженную машину с площадки, правда, очень-очень тихим ходом, а сенбернар, бежавший рядом с правым колесом, загораживал крыло. Из поля моего зрения, ограниченного окном, исчезли грузовик и собака; последний раз коротко взвыл мотор, и рокот окончательно угас.

Хозяин «Чезетты», в сопровождении пса, снова появился в поле моего зрения и тоже стал разворачивать тяжело намокшую сеть. А рыбаки, взвалив сеть на себя — вот почему они надвинули капюшоны — гуськом потащили ее к ряду кольев. Сеть двадцати метров в длину, если не больше, крупными складками падала с голов и спин несущих, открывая только их ноги; рыбаки шли враскачку, мерным шагом, а сеть разворачивалась за ними, точно живое существо, ячейки ее смахивали на чешую, и вся она, извиваясь, как чудовищный хвост ящерицы, волочилась за ними; и все, все вокруг было погружено в плывущую синеву. Да это же ящер… Рыбаки развесили сети для просушки на колья.