Август Цесарец - Императорское королевство

— Браво, браво! — радуется он.

Ворота растворились, и начальник тюрьмы пропустил в них коренастого, широкоплечего человека с крупными карими глазами и огромными ручищами. Поперек жилета у него висела толстая золотая цепочка, какие из тщеславия любят носить примитивные люди, лишенные вкуса и интеллигентности.

— Значит, только один пациент, — говорит он баритоном, — да и тот в карцере.

— Если господин доктор пожелает, я могу его выпустить из карцера на осмотр.

— Нет, нет, оставьте его там! У кого есть охота драться и задирать других, у того все в порядке.

— Остается жена Ферковича и еще один самый тяжелый больной.

— Знаю, знаю.

Доктор Колар, бывший военный лекарь, а сейчас тюремный врач, оглядел двор, задержал взгляд на расцарапанном лице Рашулы, едва заметно ответил на приветствие писарей и отошел от начальника тюрьмы, оставшегося стоять у ворот. А сам он останавливается возле кухни и смотрит на Петковича. Колар — врач общей практики и поэтому весьма низко ценит коллег-специалистов, рассматривая свою универсальность суммой всех медицинских специальностей. Так, например, он считает себя очень способным хирургом, поэтому особенную страсть питает к операциям. Из этого можно было заключить, что душевные болезни, где скальпель бессилен, его не особенно интересуют, так это и было на самом деле. Но боже упаси, чтобы он признался, что не знает, как поступить с душевнобольным. Еще минуту назад он самоуверенно говорил начальнику тюрьмы, что Петковича во что бы то ни стало следует препроводить в камеру и держать дверь на замке, пока не решится его дальнейшая судьба. И сейчас он также самоуверенно подошел к Петковичу, который продолжает увлеченно читать, но теперь сидит, повернувшись к окну.

— Доброе утро, господин Петкович! Вы, как я погляжу, неплохо здесь устроились. Можно взглянуть, что вы читаете?

Петкович встрепенулся, порывисто вскочил, но лицо его сразу же засветилось доверием. С доктором он знаком давно, он домашний врач Пайзла и Елены.

— О, почему бы нет, доктор? Генрих Гейне, благородный принц и анархолирический поэт.

— Анархолирический? — недоуменно смотрит доктор, перелистывает книгу и возвращает Петковичу. Он плохо разбирается в поэзии, тем не менее, насколько ему известно, Гейне тоже страдал депрессией, но чтобы он был анархолириком, этого доктор никогда не слышал. — Что такое анархолирический поэт?

— А то, что все его стихи небесногармонические, хо-хо-хо! Они бы такими были, если бы Гейне жил пять тысяч лет спустя после германской революции.

— Так, так, — хмурится доктор Колар, — а как вы себя чувствуете, господин Петкович?

— О, превосходно, только голова немножко болит.

— Не хотите ли принять аспирин? — улыбается доктор Колар, кивнув головой Пайзлу, который издалека поздоровался с ним. Он треплет Петковича по плечу и незаметно нащупывает у него пульс на запястье. — Пойдемте-ка со мной! Я вам дам аспирин, он вам поможет…

— Помогает только аспирация — мечта, сбывшаяся мечта.

— Конечно, мечтать надо. А о чем вы мечтаете, господин Марко? — Он заметил, куда смотрит Петкович, а от начальника тюрьмы узнал уже о происшествии с воображаемой Рендели.

Но Петкович ему не ответил. С искаженным лицом вырвал свою руку из руки доктора.

— Вы хотите заковать меня в цепи!

— Ах, какие цепи! Я доктор Колар.

Петкович некоторое время пристально глядел на него, потом рассмеялся:

— Знаю, знаю. Доктор Колар! Но тот, другой Петкович болен, спросите у моего следователя.

— Какой другой?

— Другой? Дру-гой? — растерялся Петкович. Он озирается по сторонам и застывает с отсутствующим взглядом. — Это, — показывает он на себя, — принц Марко Гейне, пять тысяч лет спустя после революции в Хорватии. Но вы его не можете вылечить, и никто не может!

— Почему? Я доктор медицины!

— Почему? — оживляется Петкович. — Как раз потому, что вы, доктор медицины, еще не обнаружили, — добавляет он тихо, доверительно, — бациллу несправедливости. Он ею заражен.

— А где обитает эта бацилла?

Петкович как бы между прочим протер глаз.

— Желтый паук, — сказал он неожиданно и зажмурился.

— Какой желтый паук? Что это еще такое?

— Что? Неужели не помните? Когда в прошлом году у меня вспухло под глазом, я отправился к доктору, а он: «Вы пришли слишком рано, — говорит, — еще трудно определить, что это такое». Я тут же отправился к другому, тоже окулисту: «Вы пришли слишком поздно, — говорит он, — можете потерять глаз». И я побежал к третьему, к вам. «Erysipel» [43] Рожа (лат.). , — определили вы. «Но у меня нет лихорадки», — возразил я. «Тогда erysipeloid» [44] рожистое образование (лат.). , — уточнили вы…

— Так оно и было.

— Вот, — громко рассмеялся Петкович, — вы до сих пор так думаете. А глаз у меня загноился, и однажды, почесав, я обнаружил на ногте маленького желтого паука. Паук меня укусил, желтый, как шафран, а господа доктора, хо-хо-хо, обнаружили все, что хотите, только не то, что было на самом деле. Что они знают о желтом пауке!

— Ну, предположим, что это так, — помрачнел доктор. Эта история с желтым пауком кажется ему безумным и оскорбительным бредом. — Но вы ведь начали говорить о бацилле несправедливости.

— Разумеется, о бацилле несправедливости. Она и есть этот желтый паук, который проникает в кровь, потом в сердце, в самое сердце, вгрызается в него, терзает.

Лицо его, еще недавно улыбавшееся, свело судорогой, зубы застучали. Он снова бросил взгляд в сторону окна и заметно побледнел.

— Ну, это пройдет, господин Марко! — Доктор Колар мягко берет его за руку. — Медицина сумеет извлечь из вашего сердца желтого паука. Пожалуй, я бы смог вам его сейчас же вытащить. Пойдемте-ка со мной, господин Марко, только на одну минуту!

— Никто не в силах его извлечь, даже она! — освободив руку, отмахнулся Петкович и, умолкнув, сел на чурбак. Он как будто совсем забыл про доктора, стиснул голову ладонями и замер.

Еще какое-то время доктор стоит, выжидая, не поднимется ли он, но, вспомнив свою похвальбу перед начальником тюрьмы, нахмурился и удалился.

— Ну, как он, доктор? — шепотом обратился к нему Пайзл.

Доктор отводит его в сторону.

— Был ли у него когда-нибудь сифилис?

— Насколько мне известно, не было. Определенно, нет.

— Это я так спросил, потому что он мне только что говорил об опухоли под глазом. Но дела у него плохи. Бесспорно — депрессия. Вы, я думаю, не будете против, если мы его определим в больницу. Будьте готовы сегодня после обеда! — обратился он, понизив голос, к начальнику тюрьмы, стоявшему настороженно чуть в стороне.