Сономын Удвал - Великая судьба

— Ну точно, они самые. И как это они поживу чуют?! Теперь все отберут, ни зернышка не оставят, — проворчал кто-то.

Когда китайцы подъехали совсем близко, жнецы умолкли и сдержанно поздоровались с пришельцами.

— Мы прибыли для учета урожая, — проговорил один, а другой достал бумагу со списком долгов.

— За тобой, Жамца, должок — два мешка зерна. Мы его заберем из нынешнего урожая. Плуг ты должен сдать, а лопаты, вилы и прочую мелочь можешь пока оставить у себя. Отдашь весной, только починить не забудь.

— Теперь ты, Дамча... Видно, хороший урожай собрал, а? У нойона зерно еще не созрело, и он велел взять у тебя.

Но тут вмешался Максаржав:

— Прошу вас, не делайте этого. На поле нойона все давно созрело, здесь какая-то ошибка.

— У нас ошибок не бывает. Это вы... — Китаец грубо выругался.

Взимание долгов продолжалось. «Не нравится, видно, им, что монголы тоже занялись землепашеством», — подумал Максаржав. А еще он подумал о том, что монголам теперь и охотой стало трудно промышлять — нет настоящего оружия. Конечно, они охотятся, но только, кроме самодельных кремневых ружей да капканов, у них ничего нет. Порох тоже достать трудно, его изредка привозят те, кто ходит в Пекин с караванами китайских да русских купцов. Нет, нелегко живется монголам!

Как-то местные араты попросили Максаржава составить петицию, в которой требовали освободить их от непосильных налогов, от поборов, наказаний и других притеснений. И Максаржав написал письмо, что вызвало гнев Га-нойона.

Но в остальном жизнь Максаржава и Того после поездки в столицу шла как обычно. Только Того стал мрачным и неразговорчивым, было видно, что он чем-то озабочен. Он часто засиживался в юрте Максаржава. Цэвэгмид относилась к нему, как к брату, и, когда тот просил залатать ему одежду, она охотно это делала.

Наступил первый месяц лета. Однажды из столицы прискакал гонец с письмом Га-гуну. Вот что было в этом письме: «Милосердный властелин наш и покровитель, великий жанжин и тушэ-гун! Ваши недостойные рабы желают Вам бесконечного благоденствия и, смиренно моля о прощении, припадают к стопам Вашим. Молодая госпожа наша Гунчинхорло занемогла, и мы очень тревожимся за нее. В начале осени она должна родить. Старые ведьмы Дума и Долгор утверждают, что грех лежит на Вашем, высокоблагородный нойон, работнике Того. Сама же Гунчинхорло говорит, что соблазнил ее какой-то знатный господин, проникший на подворье. Но имени его она не назвала. Мы же, недостойные рабы Ваши, знаем, что через ограду к нам сможет перелететь разве что птица, да и ту мы заметим и прогоним тотчас же. Нижайше просим высокородного жанжина и тушэ-хуна смилостивиться и снизойти к мольбам нашим о прощении. Пусть на многие годы будут благословенны дни Ваши и неисчислимы благодеяния и милости Ваши».

Прочитав первую половину письма, Га-нойон вздрогнул и в изумлении остановился, потом его охватила ярость. Хатан, не зная, в чем дело, обратилась к мужу:

— Тебе нездоровится? Хочешь, я подам бульону?

Нойон даже не удостоил ее ответа. Она поняла, что это письмо, полученное из столицы, взволновало мужа, и, когда нойон вышел, она позвала Максаржава и заставила его прочесть послание. Тот прочел, и его охватила тревога. Что теперь будет с Того?

Нойон не знал, как ему поступить. Если отдать девушку за Того, сплетни и толки об этой позорной истории будут преследовать его всю жизнь. Оставить все как есть тоже нельзя — сочтут еще ребенка батрака наследником нойона. А носему Га-гун решил: отправить распутницу домой, к отцу. Он отдал распоряжение: выдать ей коня, а для сопровождения подыскать попутчика из ее нутука Все его подарки он велел отобрать, выдать ей только дэли и еще кое-что из одежды. Нойон предупредил: если кто-нибудь из прислуги посмеет присвоить себе какие-либо вещи Гунчинхорло, ему несдобровать. С этим приказом князь направил гонца в столицу.

Максаржав искал случая поговорить с Того. Вечером, покончив с ужином, он обратился к другу:

— Давай-ка, Бого, я сгоняю с тобой в табун, помогу тебе немного. Ты еще не был там?

— Не возражаю. Поедем, коли охота. — Того подтянул пояс и вместе с Максаржавом вышел из юрты.

Максаржав долго не решался начать разговор. Ему очень хотелось помочь другу, но он не знал, как это сделать. Сходить попросить за него нойона? Пожалуй, из этого ничего не выйдет. Может, дать ему денег, одежду и коня, пусть уезжает отсюда подальше? А вдруг Того не виноват? Тогда зачем ему куда-то уезжать? Ясно одно: что бы там ни было, нойон его при себе не-оставит. Что же тогда его ждет? Все-таки, видно, он тут не без греха. Недаром был словно не в себе, когда они возвращались из столицы.

— Бого! Младшая хатан нойона собирается вроде рожать, — с деланным безразличием сказал Максаржав. Было совсем темно, Максаржав не видел лица друга и не мог понять, как он принял эту новость.

— Кто тебе сказал об этом?

— Учителю привезли письмо из столицы.

— Ну и как он? Что собирается делать?

— Учитель, конечно, вышел из себя и приказал срочно отправить Гунчинхорло к отцу.

Того ничего не сказал, только насупился еще больше. «Эх,, опоздал я! Что же теперь будет! Надо немедленно ехать к ней, а то плохо ей придется. Сейчас же поеду!»

— Ма-гун, а что говорит обо всем этом нойон? — спросил он.

— Говорю тебе, он прямо взбеленился.

— А не говорил, что оторвет мне голову?

Максаржав понял, что Того виноват.

— Чему быть, того не миновать, дорогой Бого. Я очень за тебя беспокоюсь, потому и решил поговорить с тобой об этом.

— Ладно, дружище, возвращайся домой. Я сам поеду к табуну, мне нужно поразмыслить обо всем этом. Поезжай. А я со-своим конягой поделюсь бедой.

Максаржав уже повернул было коня, но вдруг остановился..

— Бого, я тоже подумаю, чем помочь тебе.

— Спасибо, малыш! — И Того исчез в темноте.

Худая молва бежит, словно добрый скакун. Весть о том, что молодая хатан забеременела и что виновником является батрак Того, вскоре дошла и до ушей Очир-бээса.

В поисках выхода из создавшегося положения Того набрался храбрости и попросил Максаржава рассказать нойону все, как было, и уговорить его отпустить Того из хошуна. Максаржав согласился поговорить с учителем.

Но, как назло, Га-нойон в последнее время редко бывал дома: то был занят в хошунном управлении, то ездил на богомолье, то навещал чин-вана с дарами, то занимался разбирательством тяжб. А у Максаржава было полно своих дел — перекочевка и связанные с нею хлопоты. И все же однажды, выбрав дождливый день в начале первого летнего месяца, Максаржав, творя про себя молитву: «Пусть сбудется желание Бого, пусть нойон простит его грех!» — вошел в юрту нойона. У Га-гуна был такой вид, будто он решил замолить все грехи свои, — столько благочестия было в его облике.