Николай Платонов - Курбский

Курбский ничего не ответил. Он чертил прутиком, напряженно думал о себе самом и не мог себя понять.

Надвигался сейм, где должно было решиться, кто же будет королем Речи Посполитой, и поэтому, а скорее от тоски по умной беседе Курбский поехал с женой в имение Острожских Турийск, куда Константин звал его и Богуша Корецкого. С утра собиралась гроза и разразилась к обеду. Ливень сбивал листья со старых лип, пенились ручьи, сбегая с каменных ступеней террасы, молнии расщепляли потемневшее небо, и тогда гости замолкали — ждали громового удара. Острожский по просьбе жены приказал зажечь все лампады перед образами и закрыть вьюшки в печах; сам он грозы не боялся и продолжал разговор с Корецким о сейме. Курбский молча пил, слушал, думал о словах Николы Феллини, о старом Ходкевиче.

— У нас мало сторонников, но мы должны разрушить партию Ивана Московского во что бы то ни стало, — говорил Корецкий. — Григорий Ходкевич будет говорить на сейме от имени всех нас, но надо еще найти доводы. Что ты думаешь, Андрей?

Курбский вздрогнул — он думал о другом.

— Что я думаю? Ведь все ясно, я не знаю, чего еще сказать… А вы?

Гроза уходила, открыли окна, и в залу хлынул свежий лиственный воздух, блестели капли на подоконнике, на коре лип и листьях жимолости; пробилось солнце, и все заискрилось, защебетали птицы. «Господи! — подумал Курбский. — Где правда?» Он не верил никому, только Константину, может быть, но и того могли обмануть.

Когда принесли жаркое, Курбский спросил:

— Кого же еще будут предлагать на сейме?

— Императора Максимилиана [165] Максимилиан (1527–1576) — император с 1564 г., австрийский эрцгерцог; при нем в габсбургских землях широко распространился протестантизм. , принца Анжуйского Генриха [166] Генрих III (1551–1588) — герцог Анжуйский, король польский с 1573 г., король французский с 1575 г., убит фанатиком-католиком Жаком Клеманом; со смертью Генриха III прекратилась династия Валуа. , князя венгерского Стефана Батория [167] Баторий Стефан (1533–1586) — польский король с 1576 г. и полководец; в 1549 г. на службе у венгерского и чешского короля Фердинанда, в 1571–1576 гг. семиградский (трансильванский) князь; избран польским королем по настоянию среднепоместной шляхты; в 1578 г. учредил вместо королевского суда в качестве высшей судебной инстанции выборные шляхетские трибуналы; в 1579–1582 гг. участвовал в Ливонской войне 1558–1583 гг.; стремился к укреплению королевской власти, оказывал поддержку католическому духовенству и иезуитам. , — сказал Корецкий, хмурясь.

— А мы кого?

— Мы думали и не могли ничего придумать. Григорий Ходкевич не хочет, а другие… Я не знаю.

— Я тоже, — сказал Острожский. — Я верю Григорию Ходасевичу — он честный и верный человек. Я верю, что он не даст протащить москвитянина в короли.

«А я не верю», — подумал Курбский, и ему стало тяжело.

Он не верил, но тяжесть прошла, потому что день за днем проходили в прогулках, чтении, любви Марии, в поездках в город, где он покупал хороших коней, драгоценности и припасы, в охотах с кречетами и иногда в застольях.

Войны не было — все силы Ивана были брошены на Ливонию, на шведов [168] Речь идет об относительно мирном периоде Ливонской войны 1558–1583 гг., когда в 1572 г. умер польский король Сигизмунд II Август — последний из рода Ягеллонов; между кандидатами на польский престол был и Иван IV, который потребовал как условие для его избрания присоединения Польши и Литвы к России; королем стал в 1576 г. Стефан Баторий. , и хотя к нему, как узнал Курбский, литовцы тайно от поляков послали пана Гарабурду с предложением взять Литву под свою руку, но в Варшаве на сейме старый гетман Григорий Ходкевич одержал верх над «московитами», а значит, иезуит Никола Феллини оказался клеветником. Это так порадовало Курбского, что он даже не очень огорчился, когда узнал, что по проискам французского посла сейм на пустой трон посадил Генриха Анжуйского, сына отравительницы Екатерины Медичи [169] Екатерина Медичи (1519–1589) — французская королева с 1547 г. (жена Генриха II), из итальянского рода Медичи; пользовалась большим влиянием в период правления своих сыновей Карла IX и Генриха III; один из главных организаторов Варфоломеевской ночи. . «Воистину это страна чудес! — смеясь, сказал Курбский жене. — Хорошо, что я не поехал на это шутовское собрание, на этот сейм!» Но она нахмурилась и вышла. Генрих Анжуйский ни слова не знал ни по польски, ни по литовски, он боялся, что протестантская шляхта его убьет, много пил и играл в карты со своими французами, а потом ночью сбежал, к радости большинства поляков и литовцев. «Брат кровавого Нерона, тигра Варфоломеевской ночи, не может сидеть на троне наших королей!» — кричали протестанты, а католики отмалчивались и ждали, что скажет австрийский дом или Иван Четвертый.

Все это Курбский узнавал, не выезжая из имения. Он располнел, успокоился, его мышцы окрепли, и власть тоже — в период междуцарствия он стал особо независимым, полновластным хозяином укрепленного Ковеля с вооруженными заставами на границах волости.

— В заброшенной бане живет человек, и слуга княгини Ждан носит ему еду, — доложил как-то Василий Калиновский, урядник Миляновичей.

— Возьми людей, схвати и приведи ко мне, — приказал Курбский.

Скоро перед ним поставили молодого человека с русой бородкой и светлыми бесстрашными глазами. Это был Ян Монтолт, сын Марии.

— Выйдите все, — сказал Курбский.

Он сидел в угловой комнате, где обычно принимал урядников и старост. Кроме шкур да подсвечника на столе, здесь ничего не было. Курбский разглядывал юношу — на нем было крестьянское платье, волосы отросли, руки немыты.

— Что ты делал в бане? Почему не пришел в дом?

Но Ян Монтолт молчал и смотрел нехорошим взглядом.

— Отвечай, если не хочешь отвечать во Владимирском повете, куда я могу тебя отослать под стражей. — Курбский начинал сердиться. — Ты знаешь, что только из любви к твоей матери я…

Но в это время вошла Мария. Она, видимо, бежала и потому задохнулась; она была очень бледна.

— Вот, — сказал ей муж. — Полюбуйся, в моем доме прячут от меня человека, а он даже не хочет мне отвечать!

— Я знала, что он здесь, это я спрятала его!

— От меня? Зачем?

— Не от тебя. Я же говорила тебе об этом деле.

— Но я не велел без моего ведома скрывать людей, нарушивших закон. Что скажут обо мне, если я буду укрывать преступников?

Он не хотел ссоры с нею, но взгляд Яна его сердил.

— Отпусти его, — сказала Мария. — Он не виноват — я велела кормить его в бане. Ночью он уйдет.

Ян Монтолт продолжал смотреть на Курбского, и губы его кривились.

— Послушай! — сказал ему Курбский. — Не попадайся мне в третий раз! Что ты сделал такого, что тебе надо прятаться полгода? И почему ты не в войске? — Ян не отвечал. — Отвечай, или я отменю свое решение!