Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона

В Риме все больше и больше сближались два кардинала, Монтальто и Фердинанд Медичи, побуждаемые желанием создать непримиримую оппозицию властолюбивому Фарнезе. Было почти решено, что, если состоится конклав {110}, выбор, конечно, падет не на Фарнезе. Итак, кроме благочестивого Борромео, все больше прелатов партии Медичи тайно или явно объединялись против Фарнезе, ибо его высокомерие задевало многих, и они понимали, что их интересы будут ущемлены, если этот высокомерный человек займет папский трон.

Монтальто и Фердинанд встретились — молодой кардинал хотел сообщить старому важные новости и попросить у него совета.

— Как обстоят дела во Флоренции, почтенный друг, — начал Фердинанд, — нет нужды описывать вам. Вы, конечно, уже знаете о горе и позоре, обрушившихся на моего слабого брата? Бьянка — искательница приключений — так бесцеремонно управляет им, что страдают все: и народ, и придворные. По натуре он благороден и честен, любит искусство и науку, почитает религию, и все-таки жалкой шлюхе удалось заставить его так долго изменять самому себе. Распутство довело ее до того, что она не может иметь детей, и все-таки в прошлом году сумела убедить брата, что родила от него сына. Франческо счастлив и верит каждому слову обманщицы. Многие месяцы верные ей няньки искали и пытались подкупить женщин, ожидавших ребенка. Она же, притворившись беременной, вызвала сочувствие и радостные надежды брата. Одна из этих женщин разрешилась мальчиком, и его сразу же переправили во дворец, а потом представили как отпрыска великого герцога. Няни и настоящая мать постепенно куда-то исчезли, чтобы, не дай Бог, не выболтать секрет. Вы же знаете те отвратительные способы, какими привыкли избавляться от ненужных свидетелей в моем отечестве: молчат только мертвые уста, и убийство стало почти всеобщим ремеслом и законным средством управления.

— Сейчас страшно жить во всей Италии! — воскликнул Монтальто вне себя от гнева. — Кому только Господь даст в руки поводья, чтобы обуздать эту мерзость?

— А вчера, — продолжал Медичи, — посыльный из Болоньи передал мне записи о странном допросе и убийстве, которое произошло в горах, недалеко от города. Одна из кормилиц — должно быть, самая хитрая, состоящая на особом счету у Капелло, — была отпущена Бьянкой с дорогими подарками и вознаграждением к себе на родину. В горах на маленький эскорт напали переодетые разбойники, ограбили и закололи всех. Женщину, сочтя мертвой, бросили и скрылись. Она, однако, пришла в себя, добралась до города и сообщила судьям, что узнала бандитов. Все они — флорентийцы, негодяи, стоящие на службе у Бьянки, и сама она, кормилица, часто по приказу своей госпожи давала им поручения. Пока нет смысла обнародовать эту историю — рано ждать положительных результатов. Но я сохраню показания кормилицы, а саму женщину, если она выздоровеет, велю привести в Рим. В какое страшное время мы живем, кардинал: куда ни бросишь взгляд, повсюду только предательство и беззаконие! И разве не удивительно, почти непостижимо, что женщины, зачастую самые дурные, не обладающие ни привлекательностью, ни красотой, ни умом, держат на поводу величайших, умнейших мужей, как слабоумных или помешанных, и вертят ими как только заблагорассудится. Вам известно о последнее несчастье нашей семьи?

— Конечно, — ответил Монтальто, — неожиданная смерть вашей сестры и снохи.

— Меня охватывает страх, — снова заговорил Фердинанд, — когда я думаю о веренице кровавых событий в своей семье. Мой младший брат — человек неуравновешенный, испорченный и деспотичный, при этом слабый и болезненный, как часто бывает с тиранами; он, как портрет из прошлых лет, как метеор, пролетающий мимо, пугает, наводит ужас и больше не появляется. Он начисто смыл кровью то, что распутные люди называют позором. Они позволяют себе всё, и нравы этого безбожного мира таковы, что мужчине едва ли бросят упрек в том, что для женщины сочтут смертельным преступлением даже самые распутные грешники. Конечно, Элеонора была позором семьи. Но кто виноват в этом больше, чем мои братья? Какой пример своим приближенным подает правитель, когда совершенно открыто, без оглядки разрывает священные узы брака? Пьетро тоже пренебрегает женой, презирает ее, проводит время в компании шлюх, и она это видит. Сам пробудивший ее чувственность, теперь требует, чтобы она жила как монахиня, берегла честь его имени. А моя бедная, несчастная Изабелла! Брошенная и забытая престарелым мужем, она, может быть, не чаяла больше никогда увидеть супруга, считала себя свободной. И вот он возвращается — властный, высокомерный Браччиано, — чтобы наказать неверную супругу за поруганную честь. По нашим изжившим себя обычаям и бессмысленным законам страны и дворянства, она, конечно, заслужила наказание: ее связь с Троило Орсини была общеизвестна. Распущенность Бьянки пробудила и ее легкомыслие и укрепила его. Она даже знала содержанок Троило, смеялась и шутила с ними. Мой брат, который, конечно, не может поверить в естественную смерть сестры, дружен сейчас с Браччиано, как никогда; и мне тоже обстоятельства не позволяют отвернуться от него, и в глазах света я должен верить в эту нелепую смерть от удара. Троило уже бежал во Францию, где рассчитывает на защиту королевы; неумолимый Браччиано послал вдогонку двух своих бандитов, щедро наградив их. Они, конечно, найдут свою жертву в Париже {111}.

В семье Аккоромбони, казалось, царили счастье и покой. Зловещий Орсини больше не показывался — так на него подействовали серьезные предупреждения губернатора Буонкомпано. Появилась надежда, что Фламинио скоро получит место, обещанное ему кардиналом Монтальто. Усилиями старика старший сын, Оттавио, теперь стал епископом. Гордая матрона видела, как воплощаются многие ее мечты, и могла бы наслаждаться достигнутым положением, если бы к чувству радости не примешивалась горечь: как ни был обязан новоиспеченный епископ своему родственнику Монтальто, он вел себя по отношению к нему совершенно нетерпимо и даже не пытался скрыть, как глубоко презирает достойного и великодушного старца. С особым рвением, абсолютно открыто он присоединился к плетущей интриги партии Фарнезе, ибо верил, что этот деятельный человек скорее поможет ему сделать карьеру, чем медлительный Монтальто. Поэтому Оттавио лишь изредка появлялся у сестры, и его тщеславие было удовлетворено, когда, встретив в обществе Витторию или ее супруга Перетти, он мог продемонстрировать им свое презрение. Он ссорился и с матерью по поводу этого брака, который называл унижением семьи. Темперамент, присущий всем Аккоромбони, у этого человека проявлялся в гордости и высокомерии, и эта страсть так сильна была в нем, что он не стеснялся в средствах ее удовлетворения. Поэтому как для матери, так и для сестры было бы лучше, если бы он не появлялся вообще, чем выслушивать его брань. Иногда он целыми неделями не показывался в их доме.