Сэмюэл Блэк - Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

— Я предпочла бы поесть со Стефанией.

— К сожалению, моя госпожа, это невозможно. Но не волнуйтесь, завтра утром вы воссоединитесь с вашей камеристкой.

— Тогда я пообедаю в одиночестве.

— Как пожелаете, моя госпожа, — с поклоном ответил Рамиро и направился к двери.

Я смотрела ему вслед до последнего мгновения, борясь с собственным любопытством, а потом воскликнула:

— Ах, ладно, я буду ужинать с его светлостью.

Повернувшись, он внимательно посмотрел на меня и вновь поклонился. Меня раздосадовало то, что он совсем не удивился.

После его ухода я тут же пожалела о своем решении. Что, если доброта герцога — лишь коварная уловка, использованная, чтобы очаровать меня и открыть ему доступ в мою комнату? Он может овладеть мною силой; вдруг он задушит меня ночью, а мой труп выбросит в реку? О, Доротея, какой же дурочкой ты оказалась…

Легкий дымок свечей и аромат розовой воды. В отблесках живого огня ее бурно вздымающаяся грудь.

— Моя госпожа, — проворковал я, — простите, если мои люди испугали вас…

Ее губы приоткрылись, но она промолчала.

— Однако, по-моему, больше вас пугает то, что вы растратите вашу молодость в брачном союзе, подобном скорее смертным узам.

Она сидела за столом напротив меня, и я видел, как вспыхнуло ее лицо. Судорожно вздохнув, она отвела глаза.

— Я не стремлюсь овладеть вами, моя госпожа, мне лишь хочется подарить вам свободу.

Она продолжала безмолвствовать. Я видел, как вздымалась ее грудь, как, наверное, колотилось сейчас сердце под ее тонкой кожей.

Я окинул небрежным взглядом расставленные на столе яства и со вздохом заявил:

— У меня вдруг пропал аппетит. — Это не ложь — я позавтракал всего лишь с час тому назад.

Я пристально посмотрел ей в глаза. Она промокнула рот салфеткой:

— Как ни странно, я тоже не голодна.

Я распорядился убрать стол и повелительно отпустил слуг. Отдавая распоряжения, я не сводил с нее взгляда — как, впрочем, и в последовавшей за их уходом долгой тишине.

Она великолепна в новом наряде — легкий, прохладный шелк и теплая плоть.

Я опустился рядом с ней на колени, взял ее за руку. Снял лайковую перчатку. И невольно улыбнулся: на ее пальчике — присланный мной перстень, а не обручальное колечко.

Мои губы нежно коснулись тыльной стороны ее ладони… пробежали по костяшкам пальцев, переходя к их кончикам…

Я обхватил губами кончик ее пальца. Солоноватый привкус ее пота. Открыв рот, она судорожно сглотнула. Отдернула руку. Поднялась с кресла. Прошла к окну. Откашлялась. Задрожала, как листва на ветру.

Я вдохнул теплый ароматный воздух, наслаждаясь этим моментом. Это моя любимая часть игры обольщения. За мгновения до капитуляции, когда завоевание все еще в будущем, а не в прошлом. Когда время исполнено сладкой неопределенности.

Я подошел к ней сзади. Моя тень поднялась по ее платью, по оголенным плечам. Но я не коснулся ее. Не произнес ни слова. Просто замер в ожидании. Молча вздыхая.

Я мог овладеть ею сейчас, но это будет тусклый триумф. Она ведь не просто женщина… она олицетворяла владение Венеции. Подобно Елене Троянской. Запретный плод.

Похищение было дерзким — совращение будет сладким. И еще более сладким, если мне не придется ничего делать. Просто дождаться, когда этот бутон откроется солнцу.

Ее дыхание участилось, начало перемежаться громкими вздохами. Она повернулась, лицо побледнело, взгляд лихорадочно заблестел.

Я сделал шаг ей навстречу:

— Моя госпожа, вам нехорошо?

Она опустила веки, побледнела, начала падать. Мне на руки. Теплая тяжесть, бархатистая кожа. Направившись с ней к кровати, я заметил, как дрогнули и открылись ее темные глаза.

— У вас жар?

Оголенная белая шея, раскрылся цветок алых губ:

— Мне не…

— Надо позвать доктора.

— Нет! — хрипловато воскликнула она. — В этом нет необходимости.

Я озабоченно нахмурился. Коснулся порозовевших округлостей ее щек. Увлажненного жаркого лба.

Ее лицо приблизилось ко мне. Я почувствовал тепло ее дыхания.

— Я боюсь, что вы разболеетесь, миле…

Ее поцелуй не дал мне договорить. Наши губы слились, ее язык был подобен трепетному пламени.

Она обняла меня за шею и увлекла за собой, опускаясь на подушки. Со смехом я наблюдал, как она извивалась подо мной. Порой победы бывали чересчур легки.

Низко склонилась отягощенная фруктами ветвь. Плод настолько созрел, что сам падает вам в руки.

Черная ночь, порожденные бессонницей мысли терзали меня, копошились в мозгу, словно жуки в темноте… я спала с чудовищем… позволила себе сблизиться с убийцей. О чем я думала? Что я наделала? Как я могла, etc. etc? [20] И так далее (лат.) — сокращенное от et cetera. И все-таки это было так естественно, так неотвратимо, это было — ах, почему бы честно не признать? — просто восхитительно.

Голос, запросто отправлявший людей на смерть, восхищался моей красотой; руки, удушившие бессчетное множество жертв, нежно ласкали мое тело; и воля, воспламенившая огненным мечом всю нашу страну, завоевала мою собственную без малейшего усилия. Герцог настолько силен, что это пугало; но поверьте мне, его истинная сила исходила не от тех напряженных и гибких мышц, что так красиво вздымались под его кожей. Она крылась исключительно в его уме, в его натуре.

Половина кровати еще хранила его тепло; он только что выскользнул украдкой, решив, что я уснула. Вероятно, отправился устраивать очередные убийства или наслаждаться другими красотками; однако я вдруг поняла, что меня не слишком волнует ни то, ни другое. Что произошло со мной?

Ах, сейчас я жалею, что так легко сдалась; однако я испугалась, искренне испугалась, что он, отужинав со мной, попросту уйдет, а утром благородно передаст меня в руки венецианского эскорта. И с чем бы тогда я осталась? Скованная узами унылого брака, вечно сожалеющая о той возможности, которой я позволила ускользнуть из моих украшенных кольцами пальцев: подобно грубо разбуженному человеку, которого вырвали из великолепного сна, после чего он тщетно стремится вновь в него погрузиться.

Черная полночь, порожденные бессонницей вопросы. О чем я думала? Как я могла? Что я наделала? Что произошло со мной?

И ответы. Я вообще ни о чем не думала. Легко и почти не колеблясь. Я спасла себя от судьбы, которая хуже смерти. Я начала настоящую жизнь …

Я пригладил бородку. Застегнул пуговицы. Прислонился к балкону и зевнул.

— Извините, господа, что заставил вас ждать. Но я чертовски устал. Видите ли, ночь прошла в наслаждениях.

Венецианский посол не отрывал пристального взгляда от принесенного им документа. Он огласил написанный там текст. Бумага в его руках дрожала. Дрожал и его голос: