Назир Зафаров - Новруз

— Возьми! — сказал ишан, протягивая матери записку. — Здесь заклинание…

Матушка бережно приняла бумагу пальцами, прикрытыми рукавами, чтобы не осквернить святость простым прикосновением, поцеловала и завернула в платок, снятый с головы.

Дома заклинание было зашито в черную саржу треугольником и прикреплено навечно к моей тюбетейке.

Ягненок к нам не вернулся, как не вернулись и к другим мусульманам ягнята, взрослые бараны, козы и даже телки годовалые. Несчастным людям хотелось с помощью жертвы защитить себя от напастей, что валились на них, как из рога изобилия. Наивные, они, отрывая от себя последнее, надеялись задобрить с помощью ишана судьбу свою. Ишана задабривали, а вот судьбу — нет. Она продолжала быть к ним беспощадной.

Новая напасть — безводье. Оно привело толпу жаждущих к дому Абдугафура. Привело без жертвоприношений, с пустыми ведрами. И калитка оказалась закрытой.

Всегда, сколько я помню себя, закрытая калитка в доме мусульманина была священным рубежом, переступать который не смел никто. Отворявший ее насильно не мог надеяться на снисхождение или прощение, хозяин имел право убить незваного гостя. И вот священный рубеж одолевали с громким шумом жаждущие. После каждого залпа кулаков я закрывал глаза, боясь небесной кары. Мне чудилось, что в следующее мгновение загремит гром или ударит молния и испепелит все вокруг.

Но гром не гремел, и молния не сверкала. Звучали лишь удары кулаков. Вдруг они смолкли. Люди замерли, пораженные небывалой смелостью парня, о котором я уже упоминал: он кинулся к дувалу и в какую-то секунду взобрался на гребень. Перевалил его, спрыгнул во двор — мы слышали стук сапог — и скинул щеколду с двери. Толпа втекла во двор, как в горлышко кувшина, и заполнила его телами, криками, угрозами.

Это было равносильно светопреставлению. Страх перед духовным наставником, перед силой богатого смяло озлобление. Смяла жажда. Пир стоял на террасе и махал руками, призывая правоверных к благоразумию, предостерегая их от необдуманных поступков. Его не слушали. Люди торопились к колодцу, где хранилась живительная влага.

Колодец ишана был страшно глубоким, дна во всяком случае никто не видел, оно терялось где-то в прохладной темноте. Не увидели его и сейчас. Облепили кирпичное кольцо десятки любопытных, перегнулись через барьер и замерли в недоумении.

— Тихо! — крикнул кто-то. — Откройте уши, если вода есть в колодце, мы ее услышим.

Желание обнаружить воду было настолько велико, что толпа сразу онемела, словно люди проглотили языки.

Минуту или две царила тишина, потом самый чуткий из жаждущих неуверенно произнес:

— Журчит, кажется…

— Тсс… В самом деле журчит.

— Вода, вода! Есть вода! — зашумели все радостно. — Скорее веревку!

Веревки не оказалось.

— Эй, где веревка?

— Ведра с кольцом тоже нет!

— Вот до чего доходит жадность ишана — богом созданную влагу отнимает у людей.

— Ишан, верно, жаден. Может, попросим мать ишанову, у женщины сердце мягче — мать все-таки!

— Э-э, птенец делает то, что видит в гнезде. Пе от нее ли ишан впитал все худшее. Небось материнское молоко было с ядом.

Так рассуждали огорченные джизакцы, стоя у колодца и мечтая о воде. И не было в их словах ни уважения к важному лицу в городе, ни страха перед святостью его сана… Вообще ничего не было, кроме злости.

Я не понимал этих людей. Как могли они нарушить запрет, как посмели ворваться в дом ишана и поносить его всяческими словами! И главное, почему бог не покарал их? Первое сомнение, ровно искра, вспыхнуло и принесло с собой недоумение. Значит, можно?! Можно отворить калитку, растоптать все преграды, смело крикнуть духовному наставнику, что он лжец и обирала. Теперь подобный вывод может показаться наивным, а сомнения ничтожными. Тогда, более полувека назад, мое открытие было грандиозным. В мыслях мальчика, носящего косичку в честь святого Шахи-Зинда, недавно прикрепившего к тюбетейке заклинание ишана, произошел целый переворот. Впервые он убедился в беспомощности святого пира, в слабости богатого человека. И пораженный этим открытием, я стоял посреди двора подобно заколдованному джейрану, который обрел дар речи, но боится произнести слово, считая, что при первом звуке превратится в песок и будет унесен ветром.

Так, замерев от робости и изумления, прижимая к себе коромысло с пустыми ведрами, я услышал тихий голос:

— Назир! Назиркул!

Вот и расплата за сомнения, подумал я. Злые духи, упрятанные на дне колодца, подкараулили вероотступника с косичкой на голове и сейчас заманят в преисподнюю. Помня слова матери, я крепко сжал губы, чтобы не откликнуться.

— Назир! Назиркул!

Голос прозвучал громче, и не со стороны колодца, а с улицы. Однако мысль моя работала в прежнем направлении. Хитрят, решил я, на то они и злые духи, чтобы прятаться в разных местах и кричать на разные голоса. Меня не проведешь. Вода была уже забыта, да и все событие, связанное с посрамлением ишана, отошло куда-то на второй план. Главное — не поддаться злым духам. А они, бессовестные, заливаются:

— Назир! Назиркул!

Подумать только, до чего настойчивые темные силы, хотят все-таки обмануть меня. Напрасные усилия! Буду молчать, как матушка велела.

— Ты что, не слышишь? — толкнул меня в бок один из шумевших у колодца стариков. — Зовут тебя!

Тут я усомнился в настойчивости злых духов: если другие слышат, значит, дело обстоит не так уж таинственно. Возможно, меня просто зовут товарищи! И я побежал на улицу. Правда, губы так и не разжал, чтобы не откликнуться, не оказаться кривым. О существовании злых духов я еще помнил, во всяком случае, побаивался их.

Оказалось, с улицы меня звал старший брат.

— Куда ты запропастился с ведрами? У матушки котел перегорел на огне.

— Я ждал воду.

— Эх ты, непутевый Афанди. Вода уже бежит в реке. Скажи людям, пусть идут к берегу.

Новость была настолько неожиданной, что я открыл рот и смотрел на брата, ничего не понимая.

— Да ты очумел совсем. Говорю же — в реке вода появилась.

Только тогда я пришел в себя и закричал:

— Вода! В реке вода-а!!!

И первый кинулся, гремя ведрами, к берегу…

Верно, канал, пересекающий город, был наполнен водой, и она, прохладная, неторопливая, сверкая своей голубой спиной, устремлялась на запад. Куда девались огорчения наши, кому отдали люди свою злость! Став добрыми и радостными при виде воды, они падали на колени, а то и просто на животы и, припав сухими губами к влаге, пили ее до одурения. Мы с братом нырнули в воду, как утята, стали барахтаться в пей, плескаться, наслаждаясь невесть откуда павшим нам счастьем.

— Вода! Откуда вода? — удивлялись старики, смачивая влажными ладонями лицо и бороду. — Не наша очередь пить ее. Прежде должен утолить жажду Янги-курган.