Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

– Вот скажи, Фёдор, – обратился он к дьяку, – ты давеча говорил о самовластии души, что человек сам выбирает дорогу, по которой идёт по жизни. А ведь судьба людская зависит от расположения небесных светил. Как вяжется одно и другое?

– Государь, – отвечал Курицын. – Известны случаи, когда сильные мира сего поступали наперекор звёздам и добивались успеха. Но это не говорит о том, что они не прислушивались к мнению звездочётов. Положение дел вынуждало их принимать решительные меры, ибо промедление приводило к ещё худшему. Даже Великий Александр, царь Македонский, не приступал к битве, пока не выслушивал оракула или не делал предсказания по внутренностям животного или каким-нибудь другим способом.

– Что звёзды сулят моему сыну? – задал Иоанн Васильевич давно ожидаемый Курицыным вопрос.

Дьяк надолго замолчал, глядя в таблицы.

– В каком году родился Иван Иванович? – уточнил он.

– В 6968 году от сотворения мира.

– А в каком месяце, в марте?

– 15 февраля, – государь задумался и предался воспоминаниям. – Как сейчас помню, жёнка моя, Мария Борисовна, хворала, едва не померла, царствие ей небесное!

Курицын озаботился мыслями.

– Ну что ты, не молчи, – торопил его Иоанн Васильевич, заподозрив неладное.

– Тяжёлое время для наследника трона, – ответил Курицын. – Он между небом и землёй. Если не призовёт Господь на небо, жить будет долго.

– Вот как! – Иоанн Васильевич насупился. – Значит, всего ожидать можно. А что скажешь о лекаре венецианском? Поможет Леон?

– Что скажу? – Курицын смотрел в широко открытые глаза Великого князя. – Лучше бы ты Скарию пригласил из Кафы. Он много трав и снадобий употребляет, которые и у нас произрастают. А к латинянам нет у меня доверия. Вот и Леон привёз какие-то склянки, прижигал Ивану ноги, да так, что тот криком кричал.

– Откуда знаешь про склянки? – Иоанн Васильевич смотрел на Курицына холодным взором. – Ты же не был в покоях Ивана.

– Жена его, Елена, сказывала, – потупил взор Курицын. – Тоже просила на звёзды посмотреть.

– Ладно, поговорю с этим лекарем в последний раз. Пусть поклянётся, что вылечит, или выгоню вон, – сказал Иоанн Васильевич, отпуская Курицына.

С разговором государь не стал затягивать, и венецианский лекарь, который ввиду важности лечения был помещён в великокняжеском дворце, тотчас предстал пред его очами. Переводчиком был Юрий Траханиот, знаток ломбардского наречия.

К великому сожалению, венецианец не мог знать об отношении к врачам в далёкой Московии, где лекарю отводилось самое низкое место в системе человеческого бытия. Лечить больного можно было по-разному… и было это небезопасно для врачующего.

Первый, самый действенный способ – исцеление заклинанием – уже был опробован на Иване Молодом при первых признаках болезни. Любимец государя, протопоп Алексей, просил принести воды чистой и ненапитой, опускал в ту воду крест над главой болящего, отгонял болезнь-лихоманку, заклиная её святым мучеником Сисимием, предтечею Иоанном и четырьмя евангелистами.

Потом обратились к одному деду-травнику, привезенному из можайских лесов. Дед Матвей не был знахарем-язычником, полагавшимся на колдовские силы, а являл пример доброго христианина, что большая редкость для его собратьев-знахарей, потому и остановили на нём выбор свой. Когда дед травы собирал, то просил благословения у Господа и у матери – сырой земли, ибо от земли – трава, а от Бога – лекарство. Но, видать, болезнь крепка была. Не помогли мази и настойки дедовы. Счастье его, что с миром отпустили.

Наконец сам Иван Молодой посчитал внезапный недуг свой вмешательством злых сил, каких именно, не сказывал, но зато просил отвести себя, поскольку для самостоятельного хождения уже слаб стал ногами, в Успенский собор, где прикладывался больными местами к святым мощам. Исцеления не последовало.

Теперь наступил черёд крайнего, наименее выигрышного, действа, участником которого суждено было стать лекарю Леону, которого по поручению государя привезли из Италии два грека, прижившиеся при дворе царевны Софьи. Не думал сеньор Леон, знавший на родине, как каждый лекарь в италийских городах, почёт и уважение, что великая опасность может ожидать его в Москве, что само слово «врач» берёт начало от «врать», «ворчать», деяний суто присущих колдунам-заклинателям, личностям опасным для каждого доброго христианина.

Потому и не стал Иоанн Васильевич долго разговаривать с венецианцем.

– Берёшься лечить? – только и спросил.

– Берусь, – ответил лекарь Леон.

– А вылечить сможешь? – уточнил государь.

– Головой своей ручаюсь, – ответил самонадеянный сеньор венецианец.

– Ну, смотри, – предупредил Иоанн Васильевич.

Каждое утро Елена, жена Ивана Молодого, приходила в горницу к мужу справиться о его здоровье. Никак в толк взять не могла, как быстро болезнь скрутила его, молодого, здорового. Писала батюшке в княжество молдавское, просила докторов прислать, да не успели они приехать. А помогли бы? В этом она не уверена. Батюшка отвечал, что могли недруги зелье подлить – тут лекари силы не имеют. Где-то в душе чувствовала Елена, что без царевны Софьи дело не обошлось – уж больно та пеклась о старшем сыне Василии. И Курицын сказывал, что с ранних лет готовит его Софья к великому княжению. Вспомнил дьяк про разговор в светлице царевны, куда пригласили его, чтобы испытать вопросами о вере. Не скрываясь, говорила Софья о великом предназначении Василия, думала, не поймёт дьяк. Значит, Иван Молодой поперек дороги ей стоял. Судьба, что у Софьи, что у Елены – одна. Чужеземки они в Московии. У кого сил больше, та и выстоит. Но у Софьи свой двор, греки её окружают. А где Елене поддержку искать? Связи с родиной никакой, далеко Молдавия. На себя одна надежда.

Решила Елена за лечением мужа следить. Если что с ним случится, не выстоять ей с малым сыном на руках.

Каждый день наблюдала Елена одну и ту же картину. Слуги лекаря Леона растапливали стоящую посреди горницы печь, опускали в котёл стеклянные банки и доводили воду до кипения. Но весёлый огонёк и сухое потрескивание поленьев, так радующие душу любого русского человека, были не в радость ни ей, ни несчастному Ивану. Уж больно мучился муж, когда склянки с горячей водой к ногам приставляли. Но ломоту в ногах, которую «камчугою» звали, так в Московии и лечили. Тут подвоха не было.

Готовил Леон и зелье для питья, так Елена велела слуге своему пробовать из чаши перед тем, как Иван пить будет. Так каждый раз и делали. Если зелье без отравы, слуге хуже не будет, – думала Елена, – здоровья не убавится, а, может, даже прибавится от трав полезных. А если что не так, Бог простит предосторожность её. Процедура, по её мнению, нужная. Лекарь Леон не противился недоверию её, значит, уверен был в своём деле. Еду, которой кормили Ивана, Елена тоже проверять велела, но боялась, что поздно уже. Чья рука поднесла отраву мужу и когда? Поделиться своими опасениями было не с кем, да и опасно было о таком деле вслух говорить.