Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле

С Марией, племянницей её, дочуркой Андреаса, ещё хуже обошёлся. История сия до сих у бояр с языка не сходит. Подарила царевна Софья на свадьбу Марии с Василием, сыном Михаила Андреевича, князя Верейского и Белозерского драгоценное ожерелье тверской княжны, первой жены государя. То ли донёс кто из бояр, то ли Великий князь-наследник Иван Иванович где-то углядел ожерелье матушки своей покойной, шуму было «на всю ивановскую», как на Руси говорят. Разгневались Иоанн Васильевич хуже некуда. Будто те стекляшки, в золото оправленные, кучу денег стоят. Почему, мол, взяла без спросу? Будто я, Великая княгиня, у кого-то спрашивать должна. Мало того, обвинил в том, что брала из казны уйму денег в пользу брата Андреаса. А что ему, бедолаге, бедствовать? Ни двора содержать не может, ни себя самого. Ну, с братом – разберёмся. Может, он и вернёт часть денег. А Мария, племянница, за что пострадала? Забрал Иоанн, ирод окаянный, у молодых то ожерелье и другие подарки, да в оковы их хотел заковать. Мария и молодой князь Верейский и Белозерский еле ноги в Литву унесли, чуть на границе пойманы не были. А за что им такое? Ну, меня бы Иоанн посадил в оковы, коль виноватой посчитал. Хотя, какая моя вина? Брала своё, не чьё-нибудь, то, что по праву мне, Великой княгине и царевне Цареградской, принадлежит.

Но пуще всего бояре злословят, что я доктора Леона, на Великого князя-наследника навела. И будто он умышленно Ивана Ивановича на тот свет отправил. Сущая клевета. Софья Фоминична аж содрогнулась от страшных воспоминаний. Снова молчал Иоанн Васильевич. Никому злых языков не повырывал.

– Нет мочи моей терпеть, – всхлипывала, затихая, Софья Фоминична. – Вот теперь дочь за Великого князя Литовского отдал, а там вера латинская. Как выдержать бедной в чужой стране с чужими понятиями, да ещё когда отец у зятя земли воевать собирается.

По себе знала царевна Софья горькую соль чужой земли. Сама дважды веру меняла. Как батюшка из Мореи в Рим бежал, так греко-латинскую унию принять велел папа Римский. Как в Москву попала, так обратно греческую веру приняла.

– Как там моей бедной Елене будет? – опять зарыдала Софья Фоминична.

Так и заснула среди бела дня зарёванная и издёрганная воспоминаниями. Снилось ей, что Иоанн Васильевич короновал на великое княжение не сына её любимого, Василия, а внука Дмитрия – ершистого отпрыска ненавистной Елены Волошанки.

Вот чего больше всего боялась царевна Софья, вот что мучило её с тех пор, как умер прямой наследник Иван Иванович. Оттого крик и истерика, и глаза на мокром месте.

Утром встала Софья, как будто и не было ничего. Снова предстала властной и надменной царевной Цареградской.

День начинался обычно, буднично. Дворовые девки принесли кувшин и серебряный таз для умывания: холодная и чистая вода из родника приятно освежала. Глянула Софья Фоминична в зеркало и осталась недовольна собой. Из зеркальной глади на неё смотрело серое одутловатое немолодое лицо, на котором выделялись пухлые губы, большие глаза и нос с горбинкой.

«Пролетело моё времечко», – прошептала в сердцах. А вслух кликнула зычным властным голосом:

– Позвать бабку Анисию!

Бабка слыла великой травницей и целительницей. Навела на неё супруга князя Ряполовского Мария – одна из немногих женщин, из высокого круга приближённых к Великому князю особ, с которой общалась Софья Фоминична. К услугам знахарки царевна стала прибегать с недавних пор, не забывая, впрочем, и о византийских премудростях сохранения души и тела.

Анисия, востроносая бойкая бабёнка на вид лет сорока, вовсе не была бабкой, скорее выдавала себя за таковую для солидности. Одевалась в какие-то лохмотья, сотканные, казалось, из водорослей или болотной тины. Зимой и летом ходила в лаптях из бересты. Шуб и кожухов не признавала даже в лютый мороз.

Бабка разложила перед Софьей Фоминичной бутылочки и шкатулочки.

– Это от сглаза, – рассказывала Анисия полушёпотом, хотя кроме них двоих в спальне никого и не было. – Это от морщин. Это румяна для щёк. Вот сурьма для глаз. А это, – бабка пытливо взглянула на Софью, – как просила, мужу твоему приворотное зелье. Смотри, знай меру, не ровен час, к батюшке его, Василию Тёмному, отправишь.

– Ступай с Богом, – Софья опустила в морщинистую руку Анисии пять копеек – сумму немалую, за которую можно было и корову купить.

Едва успела царевна Софья подвести глаза, набелить лицо и нарумянить щёки, как в спальню вошёл величавый супруг её.

– Что это за ведьмы к тебе повадились? – спросил Иоанн как бы невзначай.

– Это так, – замялась Софья Фоминична. – Жена Ромодановского пользует её, в травах она понимает толк.

– Почему вчера посла не приняла?

– Не здоровилось мне.

Слава Богу, успела царевна нарумянить щёки, а то бы внезапно нагрянувший румянец выдал бы её с головой.

– А чем занемогла? – допытывался Иоанн Васильевич.

– Животом, – коротко бросила Софья Фоминична, тем самым остановивши дальнейший пристрастный допрос.

– Животом, – повторил Иоанн Васильевич в раздумии, глядя на чрезмерно накрашенное лицо супруги. Глаза, обведённые сурьмой, были красноватого цвета, что могло навести на мысль, что не только животом она маялась. – А к дочери у тебя интерес имеется или нет? Не хочешь узнать новости, что привёз пан Станислав от любимого зятя? Может, на брачные подарки, что он передал, взгляд бросишь?

Софья еле сдержала накатившую волну негодования. Как несправедлив к ней Иоанн! Не она ведь затеяла игру в сватовство со злейшим врагом княжества Московского. Чего ждать от такого брака? Однако желание узнать, как идут дела у дочери, пересилило, и царевна, поступившись возможностью укорить мужа, спросила покорно, опустив взгляд долу:

– Как там Елена наша, не томи.

– Не может наш любимый зять церковь для дочери нашей в переходах дворца поставить. Говорит, закон не велит новые греческие церкви строить. А та, что есть, старая, недалеко от дворца. Не утрудит ножки Елена, если сходит туда.

Иоанн Васильевич внимательно взглянул на супругу, ожидая реакции на эту новость. Ведь в брачном договоре Александр обязался выполнить это непременное условие, поставленное будущим тестем.

– Да ты не о церкви, о дочери слово скажи. Как ей там живётся?

Не такого ответа ожидал Иоанн Васильевич от Софьи. Негодование на Великого князя Александра переполняло его. С кем, как не с супругой, предстояло поделиться обидой на коварного зятя, с первых шагов супружеской жизни нарушившего все обещания.

– Да, я не так хотела сказать. Церковь это важно. Обещал ведь Александр. Как там во дворце, нет ли обид каких у дочери нашей?

Софья видела, как нарастает гнев у властного супруга, не любившего, когда не по его разумению что-то происходило. А тут целый обман открывался. И ничего не исправишь. Дочь ведь обратно не попросишь. Теперь думать нужно, как не навредить ей.