Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1

Беттина плакала. То, что она мне сказала, было правдоподобно и лестно; но я слишком многое видел. Кроме того, она показала мне, что с помощью своего ума может заставить меня поверить во всё, что она мне предложит, и что ее рассуждение — только результат воздействия её самолюбия, которое заставило бы её переживать мир как мою победу, что слишком её унизит.

Неколебимый в своей мысли, я ей ответил, что верю всему, что она только что рассказала мне о состоянии своего сердца до того момента, когда заставила меня влюбиться в себя, так что я обещал, что сохраню ей в своей душе титул соблазнительницы. Но согласитесь, сказал я ей, что жар вашего огня был кратковременным, и достаточно было небольшого ветерка, чтобы его потушить. Ваша добродетель, которая отрешилась от своих обязанностей только на час, и которая возобладала вдруг над вашими чувствами, введенными в заблуждение, заслуживает некоторой похвалы. Вы, обожавшая меня, стали вдруг нечувствительны ко всем моим огорчениям, которые я сообщил вам. Мне еще надо понять, каким образом эта добродетель могла вам быть столь дорога, в то время как Кандиани не переставал сокрушать её каждую ночь в своих объятиях.

— Вот что я хотела бы, чтобы вы увидели. Вот что я не могла вам объяснить, и что я не смогла вам рассказать, потому что вы отказались от свидания, о котором я вас просила, и на котором сообщила бы вам правду.

Кандиани, — продолжала она, — признался мне в любви через восемь дней после того, как приехал к нам. Он просил моего согласия, чтобы его собственный отец сделал мне предложение от его имени, прежде, чем он завершит свою учебу. Я ответила ему, что я еще недостаточно хорошо его знаю, что у меня нет на это согласия, и попросила его не говорить мне больше об этом. Он сделал вид, что успокоился, но я догадалась вскоре, что это не так, так как не было дня, когда бы он не попросил, чтобы я пришла его причесать. Когда я ответила ему, что у меня нет на это времени, он сказал мне, что вы были счастливее, чем он. Я посмеялась над этим упреком и над его подозрениями, потому что весь дом знал, что я заботилась о вас. Это было через пятнадцать дней после того, как я отказала ему в удовольствии прийти его причесать, — он час провозился с вами в этом фарсе, о котором вы знаете, и из которого, конечно, родился огонь, породивший мысли, которых вы до того не имели. Что касается меня, я была очень довольна; я любила вас, и, отказавшись от естественных для моей страсти желаний, никакого раскаяния не испытывала. Мне не терпелось увидеться с вами на следующий день, но в тот же день после обеда пробил час моих несчастий. Кандиани сунул мне в руки записку и письмо, которое затем я спрятала, с намерением в дальнейшем показать его вам, в свое время и в своем месте.

С этими словами Беттина передала мне письмо и записку. Вот эта записка: «Либо встретьтесь со мной не позже, чем этой ночью в вашей комнате, оставив приоткрытой дверь, ведущую во двор, либо подумайте о ваших делах завтра, при встрече с доктором, которому я передам письмо, копию которого вы видите». Письмо содержало рассказ бессовестного и обозленного доносчика, которое, в действительности, могло иметь весьма скверные последствия. Он говорил доктору, что его сестра проводила со мной утренние часы, когда тот шел служить массу, в преступной связи, и он обещал дать ему затем такие объяснения, которые сняли бы всякие сомнения. После размышления, продолжила Беттина, я, по необходимости, была вынуждена выслушать это чудовище. Я оставила дверь приоткрытой, и я ждала его, положив в карман стилет моего отца. Я ждала его в дверях, чтобы он говорил со мной оттуда, поскольку моя комната отделена от комнаты, где спал мой отец, лишь перегородкой. Малейший шум мог его разбудить. На мой первый вопрос о клевете, содержащейся в письме, которое он грозился передать моему брату, он ответил, что это не клевета, потому что он сам видел все, происходившее между нами утром, через отверстие, которое он проделал в полу мансарды над вашей кроватью. Он решил, что раскроет всё моему брату и моей матери, если я буду упорствовать, отказывая ему в тех же снисхождениях, которые, он был уверен, я оказываю вам. Высказав ему в справедливом гневе самые ужасные обвинения и назвав его трусливым шпионом и клеветником, ибо он не мог видеть ничего, кроме детских шалостей, я кончила, поклявшись ему, что он напрасно обольщается надеждой меня сломить угрозами, касающимися ребячьих игр. Тогда он стал приносить тысячу извинений и доказывать мне, что я должна отнести на счет своей неуступчивости его поступок, который он может оправдать только страстью, что я его спровоцировала и что это сделало его несчастным. Он согласился с тем, что его письмо, может быть, клеветническое, и что он действовал предательски, и он заверил меня, что никогда не использует силу для достижения милостей, которые желает заслужить только постоянством своей любви. Я почувствовала себя обязанной сказать ему, что я могла бы полюбить его в дальнейшем, и обещала ему, что я не подойду больше к вашей кровати, когда доктора не будет; я отослала его счастливым, и он не осмелился попросить у меня даже одного поцелуя, когда я обещала, что мы могли бы поговорить как-нибудь в другой раз в том же месте. Я пошла спать в отчаянии, сознавая, что я не смогу ни видеть Вас, когда нет моего брата, ни дать вам объяснение о сложившихся обстоятельствах. Так прошло три недели, и я страдала невероятно, потому что вы не переставали меня звать, а я все время чувствовала себя обязанной уклоняться. Я боялась остаться наедине с вами, потому что была уверена, что не смогу помешать себе разъяснить вам причину изменения моего поведения. Прибавьте, что я видела себя обязанной по крайней мере раз в неделю выходить к входной двери, чтобы поговорить с мерзавцем и умерить словами его нетерпение. Я, наконец, решилась окончательно прекратить мое страдание, когда увидела, что угрожают и вам. Я предложила вам пойти на бал, одетым как девушка; я собиралась открыть вам всю интригу и предоставить вам возможность всё исправить. Эта бальная вечеринка была неприятна Кандиани, но мое решение было принято. Вы знаете, какого рода возникло препятствие. Отъезд моего брата с моим отцом вдохновил нас обоих на одну и ту же мысль. Я пообещала вам прийти прежде, чем получила записку от Кандиани, в которой он не просил меня о рандеву, но предупредил, что собирается прийти в мою комнату. У меня не было времени, ни для того, чтобы сказать ему, что я имею основания запретить ему приходить, ни для того, чтобы предупредить вас, что я приду к вам лишь после полуночи, как я и собиралась сделать, потому что была уверена, что после часа болтовни отправлю этого несчастного в его комнату; но проект, для которого нужно было связаться с вами, требовал гораздо более длительного времени. Оказалось, что невозможно заставить его уйти. Я вынуждена была слушать его и страдать всю ночь. Его жалобы и его сетования на свое несчастье длились бесконечно. Он жаловался, что я не хочу соглашаться на проект, который, если бы я любила его, я бы одобрила. Он заключался в том, чтобы бежать с ним на святой неделе в Феррару, где жил его дядя, который принял бы нас и легко нашел резоны, понятные его отцу, чтобы быть в дальнейшем счастливыми всю жизнь. Возражения с моей стороны, его ответы, детали, объяснения для устранения затруднений, заняли всю ночь. Мое сердце обливалось кровью при мысли о вас, но мне не в чем упрекнуть себя, и ничего не произошло такого, что сделало бы меня недостойной вашего уважения. Единственным основанием для этого стало бы то, что вы решили бы, что все, сказанное мной вам — сказка, но тогда вы были бы неправы и несправедливы. Если бы я смогла заставить себя пойти на жертву ради любви, я могла бы заставить этого предателя выйти из моей комнаты через час после того, как он туда вошел, но я бы предпочла смерть этому ужасному средству. Могла ли я предположить, что вы находитесь снаружи, на ветру и под снегом? Мы оба достойны жалости, но я более, чем вы. Все это было записано на небесах, чтобы лишить меня здоровья и стать причиной появления конвульсий, причем я даже не уверена, что припадки не возобновятся. Говорят, что я заколдована, и что мной овладели демоны. Я ничего не знаю об этом, но если это правда, я самая несчастная из всех девушек. Тут она замолчала, и у неё полились потоком слёзы и стоны.