Клаус Манн - Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония
- Название:Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АСТ, ВКТ
- Год:2010
- Город:Москва
- ISBN:978-5-271-27467-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Клаус Манн - Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония краткое содержание
Клаус Манн — немецкий писатель, сын Нобелевского лауреата Томаса Манна, человек трагической судьбы — написал роман, который, несомненно, заинтересует не только ценителей музыки и творчества Чайковского, но и любителей качественной литературы. Это не просто биография, это роман, где Манн рисует живой и трогательный образ Чайковского-человека, раскрывая перед читателем мир его личных и творческих переживаний, мир одиночества, сомнений и страданий. В романе отражены сложные отношения композитора с коллегами, с обществом, с членами семьи, его впечатления от многочисленных поездок и воспоминания детства. Кроме того, в книге передан дух XIX-го столетия, его блеск и творческий подъем, описана жизнь в столицах и в провинции.
Петр Ильич Чайковский. Патетическая симфония - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Петр Ильич, сидящий с опущенной головой между двумя музыкальными божествами: несовершенным и вульгарным из гипса — с одной стороны, и совершенным и возвышенным из плоти и крови — с другой, — сказал, не отрывая взгляда от пола:
— Мы все в ней нуждаемся? Может быть. Да, возможно, я был не совсем откровенен. Мы все в ней нуждаемся — но зачем? Зачем она нам? Взамен на что, Зилоти?
— Взамен на то, что мы приносим ей в жертву, — ответил ученик, и на холодном лице его застыла блистательная ледяная улыбка.
Наверху, в номере, Петр Ильич попросил разрешения прилечь.
— Я чувствую себя совершенно разбитым, — жаловался он. — Я всю ночь почти не спал.
Он принял соды и валерьянки. Зилоти он предложил кресло, придвинув его к кушетке, на которую прилег сам.
Юный пианист пробыл у Чайковского до вечера. Их беседа прерывалась долгими паузами. Один раз Петр Ильич пролежал четверть часа с закрытыми глазами. Было неясно, спит он или нет, и Зилоти старался не шуметь. Потом они возобновили свою беседу все в том же тихом и дружелюбном тоне, о чем бы ни шла речь — о сплетнях музыкального мира или о трогательных воспоминаниях о Николае Рубинштейне или о каком-нибудь другом общем знакомом. Вновь и вновь Петр Ильич расспрашивал Александра Зилоти о его планах. Ему нравился сдержанный и в то же время вибрирующий от честолюбия голос юноши, повествующего о гастрольных поездках и концертных программах, которые сделают его знаменитым.
Когда в номере стало совсем темно (они забыли зажечь лампу), Зилоти объяснил, что ему пора уходить, чтобы успеть переодеться к вечеринке у Бродского.
— Зайдите за мной через час, — попросил Петр Ильич. — Мы вместе пойдем к Бродским. Мне жутко появляться в обществе одному, особенно сегодня вечером. Мне страшно, потому что мне предстоит встреча с великим Брамсом. До него наверняка уже дошли слухи, что я недостаточно уважительно о нем отзываюсь.
Спустя час они вместе шагали по заснеженным улицам. Было еще холоднее, чем в предыдущий вечер. Несмотря на это, Петр Ильич настоял на том, чтобы всю дорогу идти пешком.
— Нужно немного размяться! — воскликнул он. — А то можно совсем задеревенеть, я и без того стар и вял.
Когда они приближались к квартире Бродского, он сказал:
— Хотя мне и страшно — и вы увидите, это будет мучительный вечер! — но я рад, что смогу побыть в гостях у Бродского. Там так тепло. Может быть, даже подадут пунш, — заметил он оживленно, причмокивая мягкими губами, как будто в предвкушении этого горячего ароматного напитка.
— Даже наверняка подадут пунш, — объявил Зилоти и мимоходом шаловливо пнул правой ногой мягкий, свежевыпавший снег. — Сегодня ведь новогодний вечер.
Петр Ильич остановился прямо посреди заснеженной улицы.
— Ах, сегодня канун Нового года, — вдруг произнес он очень тихо. — Я все забываю, что здесь другой календарь… Да-да, совершенно верно, сегодня Новый год. Новый год. Как ужасно, Александр! Новый год!
Безутешный взгляд широко раскрытых глаз его был обращен к ночному звездному небу. Этот как будто от ужаса ослепший взгляд, оторвавшись от сверкающей ледяной пустоты зимнего неба, пал на юного спутника.
— Новый год… — еще раз пробормотал Чайковский и медленно протянул руку в сторону Зилоти, словно в поиске опоры. Потом он снова опустил руку, причем так же медленно, как и поднял, даже не коснувшись плеча сопровождающего его юноши.
— Новый год, — сказал Зилоти своим дружелюбным спокойным голосом. — Что в этом ужасного? Это означает только одно: новые возможности для осуществления планов.
— Да-да, — Петр Ильич качал головой. Он остановился, слегка сгорбившись, и вдруг стал походить на глубокого старца. — Меня это каждый раз ужасает. Я не знаю почему… Меня это ужасает каждый раз…
В квартире Бродских их приветствовали обе дамы, жена и свояченица.
— Добро пожаловать! — воскликнула пышная госпожа Бродская, одетая в фантастически вычурное вечернее платье из пурпурного бархата с невероятно глубоким вырезом. Свояченица нарядилась в не менее вычурное платье из зеленой тафты.
— Добро пожаловать, дорогой Петр Ильич, и с наступающим Новым годом!
Последовали рукопожатия. Обе дамы не выпускали изо рта длинных сигарет. Петру Ильичу пришлось обнять госпожу Бродскую. Ее грудь колыхалась, она сильно благоухала восточными духами с мускусом.
К ним присоединился профессор Бродский. Он был одет в праздничный черный сюртук, щеки его горели, он был заметно взволнован.
— Господин Брамс будет с минуты на минуту, — объявил он. — Проходите, дорогие мои, вас там уже все ждут.
В гостиной стоял гул голосов. В мерцающем свете, как и в прошлый раз исходившем от елочных свечей, Петр Ильич с трудом различал лица. Его приветствовали многочисленными рукопожатиями. Пожилой господин, приветствовавший его с особой сердечностью, оказался Карлом Райнеке, почтенным руководителем оркестра Лейпцигского концертного зала.
— Мы все так рады, что вы здесь! — сказал капельмейстер Райнеке.
Петр Ильич благодарно поклонился. К ним присоединился еще один господин не менее солидного вида, с умными и добродушными глазами. Это был Йоахим, великий скрипач, старый друг с минуты на минуту ожидаемого композитора.
Петр Ильич с удовольствием побеседовал бы с двумя почтенными и опытными музыкантами, но ему не удалось скрыться от приближающейся к нему высокой и худой дамы. Ее серый костюм спортивного покроя, напоминающий узко скроенное охотничье платье, никак не вписывался в общую картину, выделяясь на фоне по-мещански расфуфыренного общества. На коротком поводке она тянула за собой худую и злобно озирающуюся борзую.
— Вы Чайковский? — воинственно спросила дама. С первого же произнесенного ею немецкого слова было ясно, что она англичанка. — Very interesting! [2] Очень интересно! (англ.).
Я хотя с вашими произведениями не знакома, но мне о вас много рассказывали. Я мисс Смит, ваша коллега. Да, я тоже пишу музыку.
— Очень приятно, — пробормотал Петр Ильич.
— Вы тоже пришли познакомиться с господином Брамсом? — продолжала мисс Смит. — Вы впервые его увидите? Я вам завидую! Между нами: он божественный! — Она заговорщицки поднесла округленную ладонь к своему болтливому рту, как будто посвящая его в великую тайну.
Петру Ильичу захотелось повернуться к ней спиной, но он из вежливости сдержался, и она продолжала болтать.
— Мы все должны гордиться тем, что мы его современники, — слышал он, как сквозь туман, ее резкий голос.
В сердцах он отвел свой взгляд от ее длинного, желтого, сморщенного, как смятый пергамент, стародевического лица. Он заметил, что к нему приближается Бродский. Вместе с Бродским приближался мелкими шажками хрупкий, несколько худощавый молодой человек.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: