Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии

Хауме согласился, но с этого дня Бернату поручили помогать непосредственно помощникам мастера; он стал также приглядывать за молодыми подмастерьями, не умевшими обращаться с большими и тяжелыми пресс-формами из огнеупорной глины, которые должны были выдерживать температуру, необходимую для обжига фаянса или керамики. Из них делали огромные пузатые тинахи с узким, очень коротким горлышком и плоским основанием. Их вместимость достигала двухсот восьмидесяти литров. Такие кувшины предназначались для перевозки зерна или вина. До этого времени Хауме приходилось привлекать для подобных работ по меньшей мере двух своих помощников. Благодаря Бернату достаточно было одного, чтобы довести процесс до конца: сделать пресс-форму, обжечь ее, наложить на тинаху слой оксида олова и слой оксида свинца в качестве флюса. Затем нужно было поставить ее во вторую печь, с меньшей температурой, чтобы олово и свинец не расплавились и не смешались, тем самым обеспечив изделию непроницаемый стекловидный слой белого цвета.

Хауме, как и предполагал, остался доволен результатом свое го решения: он значительно увеличил производительность мастерской, а Бернат продолжал по-прежнему с усердием относиться к своей работе. «Он лучше, чем кто-либо из помощников!» — вынужден был признать Хауме. Он не раз пытался прочитать мысли крестьянина, но лицо Берната оставалось непроницаемым. В его глазах не было ненависти и даже, казалось, злобы. Хауме спрашивал себя, что с ним случилось, почему он оказался здесь? Этот молодой мужчина был не таким, как остальные родственники хозяина, которые появлялись в мастерской с одной целью: всем им нужны были деньги. А вот Бернат… С какой нежностью он смотрел на своего сына, когда его приносила мавританка! Ему хотелось свободы, и ради нее он работал изо всех сил, как никто другой.

Взаимопонимание между ними, помимо увеличения производительности труда, дало и другие плоды.

Однажды, когда Хауме подошел, чтобы поставить печать хозяина на горлышко новой тинахи , Бернат прищурился и взглядом показал на основание изделия.

«Ты никогда не станешь мастером!» — пригрозил своему помощнику Грау, когда тот подумывал изменить свое отношение к Бернату и быть с ним более дружелюбным. Эти слова частенько вертелись в голове Хауме.

Он притворился, что внезапно закашлялся, и отступил от тинахи , не поставив на нее печать. Внимательно посмотрев на основание кувшина, он заметил маленькую трещину, свидетельствующую о том, что изделие лопнуло в печи. Хауме пришел в ярость от недосмотра помощника и от… замечания Берната.

Пролетели год и день, необходимые для того, чтобы Бернат и его сын стали свободными. Со своей стороны Грау Пуйгу удалось заполучить желанное место в городском Совете Ста. Однако Хауме не замечал никакой перемены в поведении крестьянина. Любой другой на его месте потребовал бы карточку гражданина и бросился бы по улицам Барселоны искать развлечений и женщин, но Бернат этого не сделал. Что с ним происходило?

В Бернате постоянно жили воспоминания о мальчике из кузницы. Он не чувствовал себя виноватым: этот несчастный стал на пути к его сыну. Но если подмастерье умер… Бернат мог получить свободу от своего сеньора по прошествии необходимого срока, однако ему вряд ли удалось бы избавиться от обвинения в убийстве. Гиамона посоветовала брату не говорить об этом случае никому, и он послушался ее. Бернат не мог рисковать, поскольку понимал, что Ллоренс де Беллера, вероятно, не только отдал приказ схватить его как беглеца, но и как убийцу Что стало бы с Арнау, если бы его отца задержали? За убийство наказывали смертью.

Его сын продолжал расти здоровым и крепким. Мальчик еще не начал говорить, но уже ползал и выдавал трели, от которых у Берната звенело в ушах. Еще когда Хауме присматривался, не говоря ни слова, к его новому положению в мастерской — о котором Грау, поглощенный своей торговлей и обязанностями, не знал, — он заставил остальных уважать Берната еще больше. Нянька-мавританка с молчаливого согласия Гиамоны, которая тоже была слишком занята детьми и домашними делами, стала приносить ребенка все чаще, улучая момент, когда тот не спал.

Сейчас Берната беспокоило только одно: его не должны были видеть в Барселоне, поскольку это могло навредить будущему сына…

Рождество 1329 года Барселона

Арнау исполнилось восемь лет, он был спокойным и умным ребенком. Длинные каштановые волосы, волной спадавшие ему на плечи, обрамляли привлекательное лицо, на котором выделялись большие светлые глаза цвета меда.

Дом Грау Пуйга был украшен к Рождеству. Мальчик, который в десять лет смог покинуть отцовские земли благодаря щедрому соседу, стал известным человеком в Барселоне и сейчас торжествовал, ожидая вместе с женой прихода гостей.

— Они явятся, чтобы оказать мне честь, — с гордостью говорил Грау своей супруге. — Ты когда-нибудь видела, чтобы знать и купцы ходили в гости к ремесленнику?

Гиамона молча слушала его.

— Сам король покровительствует мне! Ты понимаешь это? Сам король! Король Альфонс!

В этот день в мастерской не работали, и Бернат с Арнау сидели на полу, нахохлившись от холода и наблюдая из-за горы горшков, как рабы, помощники и подмастерья то и дело сновали в дом и обратно. За эти восемь лет Бернат так и не вошел в дом Пуйга, но его это не волновало. Он задумчиво поглаживал волосы Арнау и радовался, что рядом с ним был сын, крепко обнимавший его. Чего еще он мог желать? Ребенок ел и жил с Гиамоной и даже учился у наставника детей Грау: вместе со своими двоюродными братьями он учился читать, писать, считать. Однако Арнау знал, что Бернат — его отец, поскольку Гиамона никогда не позволяла ему забывать об этом. Что касается Грау, то он относился к своему племяннику с подчеркнутым равнодушием.

В доме богатых родственников Арнау вел себя хорошо, однако Бернат все равно время от времени напоминал ему о том, что следует быть вежливым и благодарным по отношению к семье Пуйгов. Когда мальчик, весело смеясь, входил в мастерскую, лицо Берната светлело от радости. Рабы и помощники, включая Хауме, не могли не смотреть на ребенка с улыбкой, когда тот бежал по эспланаде и садился в ожидании, пока Бернат не закончит свою работу, а затем подбегал к отцу и крепко обнимал его. Потом он устраивался рядышком с Бернатом, восхищенно смотрел на отца и улыбался каждому, кто подходил к ним. Однажды вечером, когда мастерская уже закрывалась, Хабиба позволила ему проведать отца, и Арнау несколько часов провел с Бернатом, болтая и смеясь.

Дела изменились еще тогда, когда Хауме продолжал исполнять роль, которую от него требовал вездесущий патрон. Грау не интересовался доходами, поступавшими от мастерской, и еще меньше — чем-либо другим, связанным с ней. И все же он не мог обходиться без нее, поскольку благодаря гончарству получил титул консула гильдии гончаров, старшины Барселоны и члена Совета Ста. Достигнув того, что было лишь формальным титулом, Грау полностью ушел в политику и финансы более высокого уровня — занятие довольно ординарное для старшины графского города.