Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии

Некоторые были разбиты, и они увидели трупы, находившиеся там. Были здесь и другие амфоры — обрезанные по бокам, соединенные между собой, с печатью в центре.

Жоан дрожал, не в силах отвести взгляд от трупа.

— Спокойно, — твердо произнес Арнау, приближаясь к нему.

Но Жоан вдруг резко отпрянул.

— Что?.. — хотел было спросить Арнау.

— Пойдем отсюда, — попросил Жоан, перебивая его.

Не ожидая ответа, он полез в тоннель. Арнау полез следом за ним и, когда они оказались под помостом, потушил светильник. Никого не было видно. Арнау вернул светильник на место, и мальчики возвратились в дом Пэрэ.

— Никому ни слова, — предупредил он Жоана. — Хорошо?

Жоан не ответил.

Когда Арнау наконец убедил малыша, что Святая Дева и его мать тоже, Жоан стал бегать в церковь, как только у него появлялась свободная минутка. Вцепившись руками в решетку часовни Святейшего, он просовывал лицо между прутьями и смотрел на каменную фигуру с младенцем на руке и с кораблем у ног.

— Когда-нибудь ты не сможешь вытащить оттуда голову, — сказал ему как-то отец Альберт.

Жоан, повернувшись к нему, улыбнулся. Священник погладил мальчика по голове и присел на корточки.

— Ты ее любишь? — спросил он, показывая внутрь часовни.

Жоан задумался.

— Теперь она — моя мать, — ответил он, скорее движимый желанием, чем уверенностью.

Отец Альберт почувствовал, как комок подступает к горлу. Сколько всего он мог бы поведать этому малышу о Богородице! Он хотел было сказать ему об этом, но от волнения не произнес ни слова. Обняв мальчика, священник молчал, ожидая, когда голос вернется к нему.

— Ты молишься? — спросил он, немного успокоившись.

— Нет. Я только с ней разговариваю. — Увидев, что отец Альберт смотрит на него с некоторым удивлением, Жоан пояснил: — Да, я рассказываю ей, что у меня на душе.

Кюре перевел взгляд на Святую Деву.

— Продолжай, сын мой, продолжай. — Он ласково провел рукой по волосам мальчугана и оставил его одного.

Ему было нетрудно добиться этого. Отец Альберт подумал о трех-четырех кандидатах и в конце концов остановился на одном богатом ювелире. На последней исповеди года тот выглядел достаточно раскаявшимся за кое-какие шашни, которые он завел.

— Если ты — его мать, — бормотал отец Альберт, поднимая взор к небу, — то вряд ли будешь возражать, если я воспользуюсь этой маленькой хитростью ради твоего сына. Не так ли, Матерь Божья?

Ювелир не посмел отказаться.

— Речь идет только об одном небольшом пожертвовании, — сказал ему кюре. — Тем самым ты поможешь ребенку и Богу… Бог тебя за это возблагодарит.

Теперь ему оставалось поговорить с Бернатом, и отец Альберт отправился на поиски.

— Я добился того, чтобы Жоанета приняли в школу при соборе, — сообщил он ему, когда они прогуливались по берегу вблизи дома Пэрэ.

Бернат повернулся к священнику.

— У меня нет таких денег, отче, — произнес он извиняющимся тоном.

— Тебе это ничего не будет стоить.

— Насколько я понимаю, школы…

— Да, но это городские школы. В школе при соборе хватит… — «Впрочем, зачем вдаваться в подробности?» — подумал кюре и, продолжая идти по берегу, сказал: — Жоан научится читать и писать. Сначала он будет читать художественные книги, а затем перейдет к тем, в которых есть псалмы и молитвы. — Отец Альберт помолчал. Почему Бернат ничего не говорит в ответ? — Когда ему исполнится тринадцать лет, он сможет пойти в среднюю школу, где учат латынь и семь свободных наук: грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию.

— Отче, — глухо произнес Бернат, — Жоанет помогает по дому, и благодаря этому Пэрэ не берет с меня денег за еще один рот. Если мальчик будет учиться.

— Его будут кормить в школе, — вставил кюре, но Бернат, глядя на него, покачал головой, как будто раздумывая над этим предложением. — Кроме того, — добавил священник, — я уже поговорил с Пэрэ, и старик согласился брать с тебя столько же.

— Вы очень беспокоитесь о ребенке.

— Да, а что тебе?

Бернат покачал головой и улыбнулся.

— Представь себе, — продолжил отец Альберт, — что после окончания школы Жоанет сможет поступить в университет в городе Лериде или даже в какой-нибудь зарубежный университет в Болонье, в Париже…

Бернат засмеялся.

— А если бы я не согласился, вы бы разочаровались, не так ли? — спросил Бернат и, когда священник кивнул ему, сказал: — Это не мой сын, отче. Иначе, как отец, я бы не позволил, чтобы один работал за другого. Но раз обучение Жоанета не будет стоить мне денег, тогда почему нет? Мальчик этого заслуживает. Возможно, однажды он действительно посетит те места, о которых вы упомянули.

— Мне бы лучше быть с лошадьми, как ты, — сказал Жоанет Арнау, когда они прогуливались по берегу, там же, где отец Альберт и Бернат обсуждали его будущее.

— Это очень тяжело, Жоанет. Жоан. Я все время чищу и чищу, а потом, когда все блестит и лошадь выходит, все начинается снова. Но это если не появляется Томас с криками и не дает мне какую-нибудь уздечку или сбрую, чтобы я их снова почистил. Первый раз он дал мне подзатыльник, но в этот момент появился наш отец и. Ты бы это видел! Он взял вилы и припер его к стене, чуть не проткнув ему грудь, и тот стал заикаться и просить пощады.

— Вот поэтому мне и хотелось бы работать с вами.

— Ой, нет! — ответил Арнау. — Конечно, с тех пор он меня не трогает, но зато всегда находится что-нибудь такое, что я плохо сделал. Пачкает он, понимаешь? Я это видел.

— Почему же вы не скажете об этом Хесусу?

— Отец говорит, что он бы не поверил мне, ведь Томас — друг Хесуса, и поэтому он всегда будет защищать его. Да и баронесса использует любую зацепку, чтобы придраться к нам: она нас ненавидит. Видишь, что получается: ты выучишься в школе, а я буду чистить лошадей и выслушивать оскорбления. — Некоторое время оба молчали, загребая ногами песок и глядя на море. — Воспользуйся этим, Жоан, воспользуйся, — неожиданно сказал ему Арнау, повторяя слова, которые слышал от Верната.

Жоан сразу пошел на занятия. Он приступил к учебе в тот же день, когда священник, который был учителем, при всех поприветствовал нового ученика. Жоан ощутил приятное волнение, чувствуя, как одноклассники рассматривают его. Если бы мама была жива! Он бы побежал к ней, присел на ящик и рассказал бы, как его встретили. Когда учитель объявил, что он, Жоан, самый лучший, все на него посмотрели. Никогда еще он не был лучшим ни в чем!

Тем вечером Жоан возвращался домой довольный собой. Пэрэ и Мариона слушали мальчика, мечтательно улыбаясь, и просили его повторить фразы, которые Жоан так и не произнес, поскольку ему не хватало слов и вместо них были жесты и восклицания. Когда возвратились Арнау и Бернат, все трое повернулись к двери. Жоан хотел побежать к ним навстречу, но хмурое лицо брата остановило его. Было заметно, что Арнау плакал, и Бернат, который держал руку на плече сына, не переставал прижимать его к себе.