Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— У императора Востока могут быть на меня другие виды. Я ведь солдат, ты знаешь.

— И любимчик Диоклетиана, это всем известно. Предоставь-ка это дело мне, — убедительно сказала она. — Уж я позабочусь о том, чтобы тебя завтра днем освободили. А там вечером театр и еще один бал. Дел у нас будет по горло.

— Не много ли ты на себя берешь?

— Ты что, не хочешь быть со мной? — Ее глаза засверкали огнем. — У меня в сопровождающих никогда не бывает недостатка, запомни.

— О, я в этом не сомневаюсь, — поспешил он заверить ее, ибо это странно возбуждающее существо уже начало завладевать его воображением. — Но и у меня есть свои дела.

— Тогда все решено, — весело сказала она, — Мне телохранитель нужен гораздо больше, чем Диоклетиану; не представляешь, сколько мужчин имеют на меня виды. Пока ты в Риме, тебя прикрепят ко мне, и тогда мы все время будем вместе.

Фауста привстала на цыпочки и заглянула ему в глаза, словно выискивая там что-то. Затем снова опустилась на каблучки, явно довольная тем, что увидела.

— Когда-нибудь, Константин, я выйду за тебя замуж, — заявила она, снова беря его под руку. — Так что мог бы уж начинать привыкать к моей компании.

От этой наглости он не мог не рассмеяться, но спохватился, вдруг поняв, что она говорит совершенно серьезно.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался он.

— Пятнадцать, но я уже с двенадцати женщина. В моей семье девочки созревают рано. Разумеется, нам нельзя пожениться прямо сейчас, — продолжала Фауста. — Дочери августов не такие, как другие девушки. Их браки устраиваются ради государственного блага, как брак твоего отца на моей сводной сестре Феодоре. Скажи-ка, твоей матери было очень не по себе, когда твой отец с ней разводился?

Этот вопрос заставил Константина слегка напрячься, но на пикантном, вскинутом вверх личике он увидел только любопытство невозможно, некоторую озабоченность.

— Да, — признался, он. — Но она так любила отца, что не хотела мешать ему стать цезарем Запада.

— Уж я бы без борьбы от своих прав не отказалась, — заверила его Фауста. — Мне нужно все, что существует на свете, а может, и немного больше.

— Не сомневаюсь, что ты это получишь.

— Я видела твоего отца на свадьбе. Вы очень с ним похожи.

— Все это говорят, ну а раз и ты тоже, значит, это должно быть правдой.

— Не смейся надо мной, Константин, — предупредила она, и он увидел, что Фауста снова посерьезнела. — Тот, кто надо мной смеется, обычно жалеет об этом.

— Я не смеялся, — успокоил он ее, — Я уверен: ты говорила правду, когда утверждала, что всегда своего добиваешься.

— Теперь о нашем браке. Тебе нужно стать хотя бы цезарем, прежде чем отец отдаст меня тебе. Дочерьми августов пользуются для того, чтобы заключать важные союзы или договоры.

— Император Диоклетиан не намерен делать меня цезарем.

— Отчего же? Ведь Максенций надеется, что он им будет.

Константин быстро отвел взгляд, боясь, чтобы в нем она не прочла то, что с приездом в Рим у него развилось сильное подозрение, — а именно что август Запада, будучи моложе и здоровьем намного крепче Диоклетиана, вряд ли намерен расстаться со своим саном вскоре после Виценналии и передать пурпурную мантию Констанцию Хлору, пусть даже Диоклетиан в своих планах уже назначил на этот пост цезаря Запада.

— Ты мне не ответил. — Щеки Фаусты начинали заливаться румянцем гнева. — Ты что, боишься постоять за свои права как сын цезаря Констанция?

— Нет, конечно, не боюсь, — отвечал он. — Но император Диоклетиан считает, что это будет не в лучших интересах Рима, если каждый из августов выберет себе на смену цезаря из круга своей семьи.

— Фу! Это глупо. Какой человек, сколотив состояние или построив империю, потом не захочет, чтобы его сын их не унаследовал? Но поскольку тебя держат при дворе Диоклетиана как заложника…

— Кто тебе это сказал?

— Максенций. А ты этого не знал?

— Ну… знал.

— Тебя удерживают подальше от отца, потому что боятся, что, когда Диоклетиан отречется или умрет, вы с отцом можете захватить власть над империей, особенно теперь, когда всем легионам известно, как ты спас Галерия в Персии.

Константин понял: то, что он слышит, должно быть, обычная тема для разговоров при дворе Максимиана; и поневоле почувствовал себя слегка виноватым — ведь так получалось, что он словно бы подслушивал. Но Фаусту это не беспокоило.

— Я бы тебе всего этого не рассказывала, если бы не собиралась за тебя замуж, — уверила она его. — Понимаешь, нам нужно заранее составлять свои планы, если ты хочешь быть цезарем, а потом и августом, а меня видеть своей августой.

— И что же это за планы? — поинтересовался он.

— Галерий тебя ненавидит, это ни для кого не тайна. — Сморщив нахмуренный лоб, она раздумывала над вопросом, и он заметил ее необычайную серьезность. — Наверное, он попытается тебя убрать после того, как Диоклетиан провозгласит его августом и отречется от трона, но твой отец очень силен и наверняка будет охранять свои собственные права на Западе. А теперь, когда ты знаешь, что может случиться, позаботься о самом себе. Вот так-то. — Лицо ее вдруг прояснилось. — Как только Диоклетиан отречется, ты должен бежать к своему отцу в Треверы. А там он может провозгласить тебя цезарем, и моей семье понадобится, чтобы я вышла за тебя — чтобы можно было привязать тебя к нам.

— Я начинаю думать, что это тебе следует быть августом.

— Да какой же мужчина признает, что женщина может править империей?

— Царица Зенобия правила. Она чуть не отхватила у нас восточную ее половину.

— А чем это кончилось? Провели напоказ по улицам Рима в цепях. Вот уж не хотела бы, чтобы кто-то видел меня в цепях, пусть даже в золотых.

— Ты бы ухитрилась, чтобы на тебе они выглядели знаком почета, — уверил он ее. — Если я не ошибаюсь, ты похожа на кошку, которая всегда умудряется падать на лапы.

— Женщинам не нравится, когда их называют кошками, — сказала она резко.

— Даже персидскими? В Персии водятся самые царственные кошки.

— В брачное путешествие мы отправимся в Персию. Вот тогда я и посмотрю, — решила Фауста, — Отец никуда меня не отпускает. Говорит, что я слишком молода для путешествий. Но ведь ты возьмешь меня с собой?

— Кому бы не захотелось, чтобы его подданные увидели такую прелестную императрицу? — сказал он и поспешил добавить: — Не то чтобы я когда-нибудь надеялся быть императором, нет.

— Вот ты и выдал себя! — возликовала она. — Разумеется, ты надеешься когда-нибудь стать императором Рима; я бы и не подумала влюбиться в тебя, если бы ты не был честолюбив. — Прежде чем он смог оправиться от этого поразительного заявления, она добавила: — А теперь мне пора, а то отец снова рассердится. Не забудь, что завтра ты идешь со мной в магазины.