Френк Слотер - Чудо пылающего креста

— Это подождет. Теперь моя задача — править Галлией на зависть всей империи.

— Чтобы она желала иметь тебя своим правителем, — добавил Даций.

— Возможно. У меня есть еще идея. Что вы думаете о том, чтобы разрешить христианам восстановить свои церкви?

— Это было бы хорошо, — тут же подхватил эту мысль Эвмений. — Они всегда поддерживали твоего отца и, разумеется, перенесут эту верность и на тебя. Позволь мне потихоньку оповестить епископов, что церкви не будут сносить и не потребуется никакого указа, который Галерий мог бы использовать против тебя.

Так и случилось, что христиане заново отстроили свои церкви по всей Галлии и возобновили публичные церковные службы. И с распространением слуха о том, что молодой правитель — хоть и сам не христианин — смотрит на их веру благосклонно, Церковь стала быстро расти, все больше укрепляя его авторитет в значительной части населения Галлии и Британии.

Строительство большого моста через Рейн возле Колонии Агриппины официально извещало германские племена о том, что любое восстание будет тотчас подавлено с последующим карательным налетом на их территорию, уже однажды принесшим славу Константину. А с водворением в Галлии и Британии безопасности и процветания в казну непрерывно потекли налоги, которыми осторожно и даже сурово распоряжался префект Эвмений.

Сам Константин вел суровый образ жизни, роскоши во дворце было очень мало, поэтому главная часть поступлений в казну шла на оплату дополнительных легионов и вспомогательных контингентов, которые набирались и обучались в Треверах и других центрах по всей Галлии. Между тем минуло несколько месяцев с тех пор, как Даций отправился в Рим, чтобы доставить Константину его невесту. Но вот однажды по мощеной дороге простучали копыта лошади и он въехал в ворота Треверов. Один.

Внезапная волна ярости хлынула в лицо Константина.

— Максимиан снова осмелился отказать мне?

— Никто тебе не отказывал. — Даций поднял руку, словно защищаясь.

— Тогда почему же ты не привез с собою Фаусту?

— Сама госпожа считает, что время еще не приспело.

— Ей что, нужен кто-нибудь поважней, чем август Галлии, Британии и Испании? — настойчиво допрашивал он.

— В глазах ее семейства ты только цезарь, а вовсе не август, — напомнил ему Даций. — Максимиан и Максенций предпочитают держать тебя в меньшем звании, но у госпожи Фаусты другие планы — и решимости ей хватит, ты знаешь.

Да, Константин это знал прекрасно.

— Может, расскажешь мне все по порядку, — предложил он.

— Когда я узнал, что галера, на которой я находился, везет товары для Рима, я приказал хозяину судна идти сначала туда, — начал рассказывать Даций. — К счастью, ты произвел меня в главнокомандующие, поэтому он не посмел отказаться.

Константин, несмотря на злость и разочарование, смог-таки улыбнуться.

— В Риме я узнал несколько интересных вещей, — продолжал Даций. — Север, похоже, боится приезжать в Италию. Хоть его и поставили августом, он все еще торчит на границе возле Аквилеи.

— Почему?

— Он же марионетка Галерия. Очевидно, оба они боятся удлинять те веревочки, которые позволяют ему плясать.

— Разве он не знает, что это только на руку Максенцию и Максимиану?

— Если и не знает, — ухмыльнулся Даций, — то уж мы точно не скажем ему об этом — мы себе не враги.

— Продолжай, — настаивал Константин.

— Галерий отменил свободу от обложения налогами граждан города Рима, которой те всегда пользовались.

— Да это же должно вызвать настоящий переворот, — заметил Эвмений.

— Скорее это будет похоже на извержение Везувия, — сухо сказал Даций, — Рим настолько разъярен, что если бы мог, то вышел бы из состава империи. Но у Максенция и Максимиана есть другие идеи. Они вскоре провозгласят себя августами-соправителями и двинутся на север с преторианцами и легионами Южной Италии, чтобы захватить альпийские провинции между Рейном и Дунаем.

— Тогда они окажутся у меня на восточной границе! — воскликнул Константин.

— И придется им договариваться с тобой, — напомнил ему Даций. — Иначе они будут зажаты между твоими армиями и Галерия.

— И ты это все узнал, пробыв так недолго в Риме? — удивился Константин.

— Признаюсь, что весь этот план мне стал ясен насквозь только тогда, когда я приехал в Неаполь и госпожа Фауста сообщила мне, что ее отец и Максенций объединяются, чтобы провернуть это дело, — признался Даций. — По ее мнению, если ты будешь играть правильно, то выйдешь победителем — и с титулом августа.

— И, полагаю, она отказывается выйти за меня до тех пор, пока меня официально не провозгласят императором.

— Нет, — сказал Даций. — Она думает так: если ты подождешь, тогда и то и другое преподнесут тебе — это ее собственные слова — «на золоченом блюде».

— Вот это будет царица! — вскричал Крок. — Как та, что была на Востоке, как ее там…

— Зенобия, — подсказал Константин. — Но не забывай, чем кончилось ее царствование: ее заковали в цепи.

— Насколько мне помнится, в золотые, — вставил Эвмений, — И после она долго жила в Риме в полном почете. Даже стала женой сенатора.

— Ну, хватит об этом! — Константину все еще трудно было сдерживать свой гнев в отношении Фаусты, — Что ты там узнал о Галерии?

— Когда Севера назначили августом Италии и Африки, Дайя потребовал для себя равного звания, — продолжал Даций, — Галерий, очевидно, отговорил его от этого, уверяя, что Север не будет иметь никакой власти на Востоке — только на территории, управляемой раньше твоим отцом.

— Но не в Галлии! — Крок быстро перевел взгляд на Константина, — Ты ведь не позволишь этого.

— А галльские легионы и вспомогательные войска, склонятся они покорно перед Севером? — спросил его Константин.

— Какое там склонятся, — конечно, нет.

— Вот ты и ответил на свой вопрос. Ты сам нарек меня августом, и я не намерен отрекаться от этого титула. И неважно, признает ли это остальная империя или нет.

Читая сообщения своих лазутчиков, приходящие из других частей империи, Константин порой ощущал себя зрителем, примостившимся высоко над ареной гигантского цирка и наблюдающим суровую драму борьбы за власть, которая велась внизу. За последующие месяцы проницательная оценка Дацием — и Фаустой — предстоящего хода событий оказалась точной.

Во-первых, Галерий попытался как-то смягчить возмущение граждан города Рима тем, что их облагают налогами, как самые последние провинции в империи, отдав в их распоряжение великолепные термы, или бани, которые Диоклетиан построил в конце своего правления. Но это лишь напоминало им, что они платят за бани, только подстегивая их возмущение.