Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор

Николай Михайлович собрал фотографии, сложил их в альбом и закурил. Сигареты он хранил в прекрасно отделанном серебряном портсигаре. Заметив мой взгляд, он передал мне портсигар, чтобы я мог полюбоваться раритетной вещицей.

— Награда, — добавил он. — За добросовестную службу… От самого Палыча.

Портсигар действительно был классный, увесистый, с изящной резьбой на крышке, изображавшей сцену охоты — охотник вскинул ружье и целится в пролетающих мимо уток. Я пересчитал уток — их было пять, испуганных, готовых метнуться в разные стороны. Ожидание смертельного выстрела было передано точно и впечатляюще.

Я вернул портсигар.

— Берия как обычно был краток и груб. Сначала матерно выразился в том смысле, что больше не допустит разгильдяйства. Он спросил, отдаем ли мы себе отчет в политической остроте момента? Затем предупредил, ни партия, ни чекисты не потерпят в своей среде ротозеев. После чего кратко объяснил суть задания. Мне было приказано немедленно лететь в Пермь и выявить нутро этого Шееля.

— Вам, Трущев, будут даны все полномочия! — предупредил Лаврентий Павлович. — От вас, Трущев, ждут рэзултат.

Вот и весь разговор.

Вернувшись в свой кабинет, Федотов разъяснил, что мне будет предоставлен самолет и чтобы не позже завтрашнего дня я был в Перми и не позже завтрашнего вечера доложил о том, что сделано.

Предваряя мой вопрос, Николай Михайлович спросил.

— Почему именно Пермь? — и сам ответил на него. — Начать с Перми, как и отправить меня в командировку таким экзотическим способом, предложил Федотов. Это Павел Васильевич дал направление поиску. Он же подсказал, где следует искать улики, при этом кратко пояснил свою мысль — хуже всего следствие было проведено в Перми, следовательно, там должно быть больше всего зацепок. Ищи, голубчик! Докладывать будешь два раза в сутки — до десяти ноль-ноль и после двадцати трех ноль-ноль.

Выходит, Федотов успел за ночь просмотреть все прежние дела о поджогах?..

Мы еще раз обсудили порядок действий. На прощание Федотов неожиданно обратил мое внимание, что судьба наградила меня малым ростом, следовательно, я имею важное преимущество в оперативной работе.

— Сначала к коротышкам относятся несерьезно, — поделился он собственным опытом. — Но если такой мальчик-с-пальчик сумеет дать отпор и показать зубы, его будут остерегаться куда сильнее, чем какого-нибудь громилу. Воспользуйтесь этим преимуществом, голубчик.

Николай Михайлович погрузился в воспоминания.

— Это было удивительное путешествие. Мне впервые посчастливилось летать по небу. Не скрою, сначала была опаска, но мне страсть, как хотелось, сказку сделать былью. Самолет, на котором я должен был отправиться в далекие края, был неказистый — учебный У-2, однако ждавший меня летчик оказался опытным пилотом. Я человек без суеверий, но и меня взяла оторопь, когда услышал его фамилию — Поджигайло. Не иначе, это был знак свыше. Оглядев меня, доставленного на «эмке» на Центральный аэродром, он сделал настораживающий, я бы сказал, подозрительный, вывод — не жалеет ваше начальство молодых сотрудников. Я попытался добиться ответа, откуда такое неверие в руководство НКВД, однако Поджигайло не обратил на мои вопросы никакого внимания — отмахнулся и пригласил в подсобку. Там приказал снять шинель, затем подобрал ватные штаны, полушубок и летный шлем — все это позаимствовал у своих друзей-пилотов. Заставил все это примерить, затем приказал плотно застегнуть ремешки. Перед тем как занять место в кабине предупредил — в кабине не дурить и не пачкать. Также запрещалось петь, обращаться с идиотскими просьбами — например, можно ли курить в полете? — а в случае воздушной ямы «даже не пытайся вылезти из кабины, а то я тебя сам выброшу».

Эти распоряжения вовсе не были пустыми словами, а за то, что Поджигайло позаботился одеть меня в теплое, я вовек буду благодарен ему.

Было начало весны, и холодрыга на высоте оказалась зверская!

Насчет движения в воздушном пространстве могу отметить, — это чудо. Мне хотелось петь, но помня приказ Поджигайло — «не дурить!», я не отважился нарушить его.

Более возвышенного наслаждения я в своей жизни не испытывал, хотя в первые минуты полета мне то и дело становилось жутко, особенно когда машина вдруг проваливалась вниз и желудок подступал к горлу. Спасала мысль, что, вопреки мнению Поджигайло, с которым попозже следует основательно разобраться, мне повезло с начальником. Оказывается, Федотов сам допер, где искать факты. Это резко добавляло энтузиазма. В полете я испытал незабываемый восторг — враг решил сжечь наши лесопилки!? Так не бывать этому!

Эй, комроты, даешь пулеметы!..

Мы вылетели ночью. Наша советская земля сверху выглядела пустыней, через которую очень редко пробивались редкие огоньки. К утру прибыли в Ижевск, там дозаправились, Поджигайло передал спецпочту, и снова в небо. В Пермь [10] Этому древнему городу еще с полгода оставалось называться своим исконным именем. В 1940 году его переименовали в Молотов, каким он и оставался до 1957. прилетели под вечер и, если бы не воспитанная с детства привычка исполнять приказания, я бы не решился настаивать на связи с Москвой.

О чем было докладывать? О радостях полета? О том, что на прямой вопрос — почему Поджигайло считает, что мое начальство не жалеет сотрудников, тот дал странный, я бы сказал, подозрительный, ответ — «потому что ночной полет не время для полетов».

На прощание летчик похвалил меня.

— А ты, Трущев, молодец. Хорошо, что кабину не облевал!..

От такого рода похвалы мне стало не по себе. Я даже Тане никогда не рассказывал о первом полете. Тебе первому.

Ладно, проехали…

Федотов оказался прав и в том смысле, что начальник местного управления НКВД при виде посланца из Москвы особой радости не испытал. Чем бы ни закончилась моя миссия, но если я что-нибудь раскопаю, ему по любому могло влететь за поверхностно проведенное расследование, пусть даже проведено оно было при прежнем начальнике управления, у которого он был заместителем.

Глянув на меня, он, по-видимому, решил, что такого коротышки опасаться нечего, и сразу начал настаивать, чтобы к расследованию подключились его люди. Я отказался и попросил связать меня с Москвой. Старший майор попер на меня — о чем докладывать, поработай сначала под руководством моего зама по контрразведке, тогда и доложишь! Пришлось настоять на своем — настоять решительно, чего местный начальник никак не ожидал от недомерка с петлицами младшего лейтенанта.

При телефонном разговоре с Федотовым он не присутствовал, но, полагаю, ему сразу донесли — московский гость сообщил своему начальнику, что встретили его в высшей степени гостеприимно (что было враньем), местные товарищи пообещали помогать во всем, что потребуется для выполнения задания Берии (чтобы защитить свои задницы). Услышав о Палыче, старший майор сразу сменил тон, и мы втроем, включая его заместителя, не взирая на позднее время, засели за разработку плана мероприятий.