Михаил Ишков - Адриан. Золотой полдень

— Ты не посмеешь, цезарь!.. — прошептал вольноотпущенник.

— Ага, не посмею, — усмехнулся Адриан. — Ты так и не ответил на мой вопрос.

Эвтерм наконец сумел взять себя в руки.

— Государь, познакомившись с тобой поближе, я уверился, что у тебя достанет сил спасти мальчишку. Отошли Антиноя куда‑нибудь подальше, хотя бы в армию, чтобы он был вне твоего взора, чтобы там вошел в пору мужественности.

— Он не желает расставаться со мной!! — воскликнул император, потом, понизив голос до страстного шепота, признался. — Он не желает взрослеть.

— И что? — не стесняя себя, воскликнул Эвтерм. — А ты не трожь! Это говорю тебя, я Божий раб, двуногая тварь, червь земной, пребывающий в грехе. Это не угроза, цезарь, это предупреждение. Это твое спасение. Ты отмечен божественной проницательностью, но разгляди ее и в другом. Господь не простит тебе, если ты посягнешь на отпрыска мученицы.

Адриан помрачнел еще гуще.

— Поздно, — признался он.

Эвтерм отшатнулся

— Ты сгубил себя, величайший, — помертвев, прошептал Эвтерм.

Адриан удивленно глянул на него.

— Умом тронулся, червь?

— Что ты, цезарь — прозрел. Радость мне. Ты спросил — я ответил. Я буду молиться за тебя, цезарь. Я сделаю все, чтобы ты обрел спасение, Бог милостив, он все простит.

— Короче, назорей!

— Мое последнее слово — уверуй, господин! Затем отошли Антиноя, отошли навсегда. Ведь и тебе будет прощение, и для общего дела твое решение окажется полезно. Когда все обратятся к Христу, когда не будет ни эллина, ни иудея, ни римлянина, ты, указав на сына Тимофеи, вправе будешь объявить — он тот же, что и вы. Весь от плоти Отца нашего Иисуса Христа.

— Ступай, Эвтерм! Постарайся больше не показываться мне на глаза. Не беспокойся, я не брошу тебя львам. Мне жалко зверя. Твоя плоть для них отрава, как твои слова — отрава для граждан.

Эвтерм поклонился и направился к выходу. Когда вольноотпущенник добрался до порога, император окликнул его.

— Подожди.

Эвтерм повернулся в его сторону.

— Отвезешь письмо в Антиохию наместнику Катилию Северу. Я пишу в письме, чтобы он оказал тебе помощь.

Ступай.

Слухи о болезненном заблуждении цезаря, которому вдруг померещилось, будто Антиноя ему послали боги, утихли сразу после того, как император в 128 году отправился в Грецию.

В Афинах Адриан вздохнул спокойней. Вдали от так и не признавшего его Рима он повеселел, занялся кодификацией местных законов. На площади, обведенной длиной колоннадой, он возвел библиотеку с мраморными стенами, ста двадцатью колоннами, позолоченной крышей и просторными помещениями, для украшения которых не пожалели ни скульптур, ни живописных картин. Был построен акведук, храм Геры, продолжались работы по возведению храма Зевса Олимпийского. В Афинах Адриан был избран архонтом, то есть одним из старейшин, управлявших городом. Император с удовольствием председательствовал на играх, был горд, когда очарованные и покладистые греки награждали его титулами Освободителя, Гелиоса. Греки не поскупились даже на провозглашение цезаря Зевсом и Спасителем мира.

Дел было невпроворот, а тут новая беда — в конце сто двадцать девятого года у императора открылось кровохарканье. Врачи с трудом сумели справиться с бедой.

Настроение у Адриана было хуже некуда, звезды располагались скверно, обещая в новом, 130 году многие беды.

* * *

Из письма Императора Цезаря Траяна Адриана Августа вольноотпущеннику Аквилию Регулу Люпусиану:

«…прощай, мой друг. Разлука печалит меня, но ты прав — прошлое не вернешь. Ты пишешь, что при виде бездыханного тела твоей возлюбленной прежние увлечения уже не волнуют тебя. Я сочувствую твоему горю, Лупа.

Посочувствуй и ты моему.

В один месяц мы потеряли самих близких людей. Боги жестоки, дружок. Горько стоять у останков любимого человека, внимать воплям плакальщиц, и не иметь возможности вернуть то, что уже растаяло в небесной голубизне.

У меня сейчас много слов. Душа полна, но не к кому обратиться. Не с кем разделить свое горе, некому обнажить свои слезы. Вокруг меня множество людей, еще больше сочувствующих и любопытных, желающих взглянуть на страдающего «как женщина» цезаря.

А ты далеко.

Говорят, ты похоронил свою Тею по варварскому обычаю — опустил ее в землю, насыпал бугорок и теперь часто приходишь на могилу, сидишь возле бугорка. Я видал, так поступали у вас в Дакии.

Мне завидно, ты избавлен от бесконечных, расцвеченных пустословием соболезнований, приторных утешения, сногсшибательных предложений, которые ничего, кроме раздражения не вызывают. Меня обступили толпы жалеющих провозгласить Антиноя богом. Я могу понять египтян, настаивающих на том, что мальчик якобы принес себя в жертву Нилу и теперь следует ждать обильного разлива.

Мне все равно.

Я не знаю, как поступить.

Пусть обожествляют?

Или взять его с собой, набальзамированного, совсем, как живого, и устроить погребение в Тибуре?.

Всего несколько дней назад я был счастлив, как может быть счастлив человек, излечившийся от болезни и защитивший самое дорогое существо, которое ему доверила судьба. Мы охотились, и я заслонил собой Антиноя, когда тот споткнулся и упал на землю, а обезумевший от ран лев бросился на него. Я принял дерзкого хищника на копье и свалил его наземь. Антиной очень повзрослел за то время, что ты не видал его. Лицом — Александр, но без той жуткой гримасы, которая портила черты лица Македонца и внушала присутствующим ужас. Фигурой — как олимпийский чемпион. После случая на охоте он по секрету признался мне, если случится худшее, и ему придется вступить во взрослую жизнь, сразу примет участие в олимпийских играх.

Прошла неделя — и счастье больше нет. Есть горе. Есть раскаяние. Есть невозможность жить. Все подкралось как звери в ночи, неслышно и незримо.

Ноябрьским вечером меня окликнул Мацест. Он дрожал от страха. Пришлось крепко встряхнуть его, прежде чем он признался, что Антиной взял парусную лодку и отправился кататься по Нилу. Я еще успел разглядеть парус, следил за ним, пока белый клочок не лег на воду. Даже тогда мое сердце оставалось спокойным. Когда же парус ушел под воду, когда пришла ночь — жуткая, безоблачная, беззвездная, безлунная, я вскрикнул.

Его искали два дня. Когда отправленные на поиски Антиноя рабы доставили его тело, я лишился чувств.

До свиданья, мой друг! До встречи в Городе. Или, может, не надо никаких встреч, иначе нам никогда не избавиться от воспоминаний.

Тогда прощай!»

1Вальтер Ратенау (1867–1922) — германский государственный деятель, с 1922 — министр иностранных дел. Подписал от имени Германии Рапалльский договор с РСФР. Был убит националистами, предшествениками фюрера