Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

Все равно, нельзя с брезгливостью бросать это дело, нельзя опустить руки, если даже редко приходится делать что‑то, согласованное с разумом. Когда страдаешь, нельзя прибегать к философии. Не следует походить на больного, бездумно расточавшего здоровье — только заболев, он обращается к мазям и притираниям. Тогда не будешь красоваться тем, что живешь по разуму, а успокоишься в нем. Философия хочет только того, чего желает твоя природа, не более.

Но и не менее…

Стало грустно, страстно захотелось в палатку к полке со свитками и книгами.

— Феодот! — крикнул он. — Резвее!..

Возница хлестнул бичом, коляска пошла шибче, заскрипели кожаные ремни, смягчавшие тряску.

Итак, на первом этапе разгром варваров на границе. На втором — вторжение в земли диких племен вплоть до границ Свевского моря. На третьем — милость к побежденным, установление прочного порядка на занятых территориях, образование новых провинций. Тогда можно будет говорить о безопасности города и мира.

В главный лагерь, в который были сведены три ударных легиона — Четырнадцатый Марсов Сдвоенный Победоносный Германский, Двенадцатый Молниеносный и Пятый Флавиев — Марк вернулся к вечеру. Успел до грозы, с полудня собиравшейся Данувием.

Грозовое облако надвигалось неспешно. Сначала обозначилось двумя исполинскими, божественной белизны, облачными башнями, между которыми провисла густая, с угольным отливом тьма. В той стороне тучи отчаянно терлись друг о друга и громыхающие раскаты то и дело долетали до лагеря. Скоро померк свет, и в боковые ворота лагеря Марк въехал уже в подступившей помертвелой мгле.

Сильные порывы ветра гоняли столбы пыли, рьяно набрасывались на кроны дубов, раскачивали наблюдательную вышку, построенную на самом древнем, в пять обхватов дереве.

От земли великан был голенаст, вверху троился. Вышка начиналась от самой развилки и, опираясь на толстые обрубки, вздымалась к самому небу. Наверное, жутко в преддверии грозы сидеть там, на площадке и следить за противоположным берегом. К тому же надвигавшийся мрак, наверное, скрыл дали. Марк, выбравшись из коляски, приказал снять с вышки наблюдателей и усилить посты. Побольше понатыкать засад и пикетов вдоль берега и у лесной дороги, объявить двойное вознаграждение за пойманных лазутчиков. В боевое охранение отправить местных жителей, по набору призванных в войска.

Префект преторианцев Стаций Приск, дожидавшийся императора у шатра, поинтересовался насчет Сегестия.

— Он получил плетей? — спросил Марк.

— Да, император.

— Тогда в чем дело?

— Я полагаю, ему не место среди отборных.

— Почему?

Теперь префект пожал плечами, как бы удивляясь неразумию правителя.

— Он может затаить злобу. Я не могу рисковать, поручая ему твою охрану.

Марк кивнул.

— Позови Сегестия.

Наказанного привели два зверского вида ликтора. Солдат был обнажен по пояс, на теле кровавые рубцы.

Император жестом отослал префекта и палачей, затем присел на уложенное рядом с шатром бревно.

— Сегестий, префект настаивает, чтобы тебя вновь отправили в легион. Он полагает, что ты затаил на меня злобу. Это правда?

— Нет, император. Ваше дело наказывать, мое — терпеть, — он замялся, потом смело глянул на принцепса и добавил. — Цезарю цезарево…

— Кто научил тебя этой мудрости?

— Были такие, — неопределенно ответил Сегестий.

Марк покивал.

— Понятно. Значит, говоришь, я могу тебе доверять?

— Можешь, император. Я не в обиде. Ты дал мне свободу.

— Каким образом?

— Ты призвал в войско рабов и гладиаторов. Мы с Виргулой решили, что это наш шанс, и я должен заслужить свободу и хотя бы какое‑нибудь отличие на поле боя, чтобы ее родственники простили нас. Или хотя бы остерегались мстить.

— Понятно. Я верю тебе, Сегестий. Вот зачем я позвал тебя. Ты, насколько мне известно, германского рода, из квадов. Ты знатен?

— Нет, из поселян. Наша община была небогата. Меня парнишкой продали в рабство.

— Где продали?

— На рынке в Виндобоне.

— Как тебя звали на родине?

— Сегимундом.

— Тебе известно, что вскоре нам предстоит воевать с твоими соотечественниками. Тебя не смущает, что в бою ты можешь сразить брата или отца?

— Нет, господин. Это война. Если мой брат или отец будут сражаться храбро, они попадут в Валгалу. Таков удел воина. Но у меня, господин, нет ни братьев, ни отца.

— Мать есть?

Бывший гладиатор замялся, потом отрицательно покачал головой.

— Ты не хочешь вспоминать об этом?

Великан помрачнел, потом вновь тот же жест головой.

— Что такое Валгалла? — спросил император.

— О — о, государь, Валгалла — восхитился солдат, — это жилище Вотана или по — вашему… по — нашему, Юпитера. Там собираются павшие в бою храбрые воины. Пируют, пьют молоко небесной козы — оно слаще меда, господин. Свет там от блистающих мечей. Это высокая честь попасть в Валгаллу.

— Но ты не желаешь попасть туда?

— Нет, господин. Валгалла — это выдумки. Я хочу попасть на небо, в райские кущи.

— Значит, веришь, что если тебе повезет, то на небесах встретишь своих детишек?

— Верить мало, господин. Надо еще заслужить. Право на небесную обитель не каждому по плечу.

— Разумно. То есть надежда надеждой, но и самому следует руки приложить.

— Да, господин.

— Как же надо жить, чтобы заслужить доступ на небо?

— Заповеди исполнять — не убий, не укради, не прелюбодействуй.

— Разумно. Это все?

— Нет, господин. Вот еще — возлюби ближнего как самого себя. Там много чего сказано.

— И это разумно. Тогда скажи, есть ли среди христиан такие, которые нарушают эти заповеди?

— Встречаются, господин.

— А среди твоих товарищей, кто верен старым богам, есть достойные люди?

— Есть, и много.

— Кто, например?

— Ты, господин.

Марк рассмеялся.

— Не хочешь выдавать друзей. Ладно, сойдемся на том, что среди вашего брата, христиан и тех, кто верен нашим богам, есть хорошие люди и плохие. Почему бы хорошим людям не объединиться и не научить плохих, что лучше следовать закону природы — или, как вы говорите, заповедям, — чем нарушать их?

— Не знаю, господин. Я за других не могу говорить. Только за себя.

— Ладно, ступай.

— Если будет позволено обратиться с просьбой?..

— Говори, Сегестий.

— Пусть меня пошлют в секрет. Мне нужны деньги, господин. Виргула захворала, а без нее мне жизнь не в жизнь.

— А сможешь? После… — он кивком указал на кровавые рубцы, проступившие на теле солдата.

— Умнее буду.

Здесь Сегестий не удержался от смеха.

— Это что! Это разве дранье?! Посмотрели бы вы, как дерут в гладиаторских школах.

— Ладно, скажешь Приску, чтобы поставил тебя в охранение.