Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки

— Что ты здесь делаешь, христианская собака?

Сегестий спокойно объяснил, что уволен из гвардии, а в городской когорте, то есть в полиции, служить отказался. Его выперли со службы, и он нанялся в охранники к госпоже.

Прощание вышло скомканным, холодным.

* * *

Проводив Клавдию, Авидий Кассий с гостями удалился в кабинет. Здесь Витразин, вполне оправившийся от нежданной встречи с Сегестием, сразу объявил.

— Великий цезарь, «философ» при смерти. Он сейчас находится в Сирмии, в своей ставке. Собрался выехать в войска на границе, да не тут‑то было. Ему досаждает кровавый понос.

— Достойная награда для «философа», — откликнулся Корнициан.

— Заткнитесь, — коротко выразился Авидий. — Не смейте без нужды трепать имя божественного правителя.

— Как? — Витразин не смог скрыть удивления. — Он уже стал божественным?

— Он им всегда был, — ответил Авидий. — Как бы не повернулось дело, моим первым указом, первым обращением к сенату будет просьба объявить Марка богом. Что есть, то есть. Насчет поноса сведения верные? — обратился он к Витразину.

— Вернее не бывает, — ответил вольноотпущенник и протянул наместнику запечатанный свиток.

— От нее? — спросил Авидий.

— Так точно, господин, — неожиданно по военному ответил Витразин.

Наместник отошел в сторону, уселся в кресле спиной к гостям, осмотрел печать, развернул свиток и принялся читать. Ознакомившись, не поворачиваясь, спросил.

— Что еще?

— Условия, которые выдвинул сенат.

— Давай.

Витразин приблизился мелкими шажками и протянул еще одну свернутую рулоном бумагу.

Авидий, не разворачивая, спросил.

— Все, как и было уговорено?

— Так точно, господин.

Наместник просмотрел свиток, затем спросил.

— Что требуется?

— Поставить подпись и приписать: «Согласен».

Авидий так и поступил.

Приблизился и Корнициан.

— Государь, не пора ли взяться за дело?

— Нет, — решительно возразил Авидий. — Пока я не получу официального извещения о смерти Марка, буду верен присяге.

— Но, господин, — возразил Корнициан. — Там при Марке Пертинакс. Он может перехватить инициативу и первым объявить себя императором. Причем, с согласия философа. Стоит ли соблюдать пиетет в отношении пусть и божественного, но слабого принцепса. Пора взглянуть на сложившееся положение трезво, с политических позиций.

— А я с каких позицию гляжу? — грубо оборвал его Авидий.

Корнициан не ответил, сделал шаг назад. Наступила тишина. Первым ее нарушил Авидий Кассий.

— Что касается Марка, я хочу, чтобы между нами все было предельно ясно. Ты, Витразин, изложишь мои слова Цивике, Цинне и другим дружественным мне сенаторам. Насчет божественности и величия Марка это не пустые слова. Я лично знал Марка, знал бремя возложенных на его плечи забот. Я всегда уважал и буду уважать его, как, впрочем, и Траяна, и Адриана, и, Антонина, пусть даже они и были тиранами. Я принимаю власть как законный преемник Марка Аврелия Антонина. Все его распоряжения, кроме похода к Северному морю, пересмотру не подлежат. Я считал и считаю, что крупная война с германцами — пагубная для империи затея. Их надо держать в повиновении политическими методами и за Данувий не переходить. Конечно, спешить не буду и рассмотрю все доводы на месте, в Паннонии. Ни один из преданных Марку людей не будет наказан, кроме проворовавшихся наместников и чиновников.

Корнициан и Витразин за его спиной переглянулись. Корнициан при этом позволил себе скептически скривиться.

Между тем Авидий продолжил.

— Коммод будет усыновлен и объявлен цезарем. Далее посмотрим…

Витразин позволил себе возразить.

— Но, государь, народ натерпелся от философов. Империи нужна сильная рука, способная вымести эту свору из преториев. Мы сразу должны дать понять, чтобы они не рассчитывали на снисхождение.

Корнициан подхватил.

— Это касается и придурков из Северной армии. От них необходимо избавиться немедленно, как Адриан избавился от полководцев Траяна.

— Лувий, — ответил ему наместник, — ты являешься моим начальником штаба. Это высокая должность и она тебе по плечу. Однако ты заблуждаешься, если полагаешь, что способен заменить Пертинакса, Севера, Приска или хотя бы Сабина, Плавта или Пета. Я медлю с провозглашением себя императором не только из уважения к Марку? Ты не был в Паннонии, Корнициан, а я был. И должен признать, что Северной армии разгромить все мои сирийские и азиатские легионы раз плюнуть. Там армия, сколоченная, набравшаяся опыта, испытавшая вкус побед, а здесь сброд. Ситуация напоминает ту, что сложилась во время противостояния Цезаря и Помпея. У Помпея был большой перевес в силах, а у Цезаря выпестованные им, покорившие Галлию воины. Я не желаю доводить дело до Фарсала 8 . Вот почему так важна законность моего вступления в должность. Вот почему так важно это письмо, — он потряс первым свитком. — Если весть о смерти Марка — это ложь или один из приемчиков «философа», мы не продержимся и года. Пертинакс ли поведет армию, Север или Приск — не имеет значения. Не говоря о Марке. Философ только прикидывается тихоней. Когда потребуется, он вполне сможет возглавить войска. Это ему вполне по плечу. У него десять легионов, шесть отборных и четыре чуть похуже, но все равно даже эти, менее сведущие и разболтанные, способны сокрушить нас как в сражении, так и с помощью маневра. Это неодолимая сила. Итог будет однозначный — главнокомандущий Северной армии станет императором. Я не желаю протаптывать дорогу к власти кому бы то ни было. Вот почему так важно мне лично прибыть в Сирмий и склонить легатов Марка к сотрудничеству. На любых условиях. С теми козырями, что у меня на руках, я сумею добиться своего. Только нельзя спешить. Понятно?

— Так точно, — в один голос ответили Витразин и Корнициан.

— Тогда ступайте.

— Господин? — подал голос Витразин. — что здесь делает эта девка?

— Она приехала за своим женихом. Ты полагаешь, что она шпионка?

— Нет, господин, я слышал в Риме эту историю. Уверен, что ее послала Фаустина. Меня смущает этот Сегестий. Он верный пес Марка.

— Клавдия сказала, что его вместе с Лонгом и Летом вышибли из гвардии.

— И это правда. Только лучше проявить осторожность. Что, если он послан сюда, чтобы убить вас и тем самым снять всякую угрозу для наших врагов в Риме.

Авидий вздохнул.

— Витразин, ты считаешь меня полным идиотом? Полагаешь, я не слыхал о той истории в лагере возле Карнунта? За какое дело беремся, други, и для начала ты решил заняться сведением счетов?

— Ни в коем случае, цезарь! Клянусь, божественный, главное для меня благо государства!

— Учти, Витразин, я знаю куда больше, чем тебе кажется. Вот почему, Корнициан, ты должен немедленно взять Сегестия под стражу. Только очень тихо, без членовредительства. Если при аресте начнется шум, лучше оставьте германца в покое. Но я надеюсь, что ты, Корнициан, не допустишь шума. Пусть посидит до лучших времен. Мне такие бойцы самому нужны. Говорят, ты его очень опасался, когда выступал на арене, Витразин?