Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

— Бол-лван! — снова взорвался Кейлембар. — Делать такие пассы при том, что Ломбардия полна ищейками Вильбуа!

— Может быть, можно устроить так, чтобы королева отозвала его оттуда? — предложил барон Респиги.

— Нет, — сказал Фрам. — Не хватит времени. Ведь ваш сын дает нам меньше месяца…

— Видит Бог, ваше сиятельство, я в этом не виноват…

— Нас всегда губила спешка, — продолжал Фрам — Мы не даем себе времени выждать и осмотреться, мы принимаем желаемое за действительное и поэтому попадаем в любой расставленный силок…

Это было слишком академично. Кейлембар деловито заметил:

— Легче убрать Вильбуа, пока он не успел растолковать королеве, что за птица — наместник Североиталийского княжества, ею назначенный…

— Об этом я подумал, — отозвался Фрам. — Наш друг д'Эксме еще вчера выехал в Толет с этим самым делом…

Кейлембар в первый раз улыбнулся, показав все зубы.

Разговор этот происходил в замке Уэрты, который Лига Голубого сердца сделала своим штабом. Получив возможность работать без помех, герцог Фрам со всей тщательностью готовил переворот. Дело портил только граф Респиги, который уже с середины июля начал докучать Лиге письмами, заверяя, что у него все готово, каждый третий человек в королевских батальонах — «наш», и ему стоит сказать только слово, как пожар займется ярчайшим пламенем. Фрам отлично видел, что Виргиния пока еще подобна груде сырой древесины, которую не зажечь от ломбардской искры; напротив, есть большой риск, что вся эта груда завалится и погребет их под собой. Да и заявления графа Респиги не внушали доверия В августе он послал в Геную эмиссара Лиги виконта де Баркелона Респиги встретил его надменно но все же вынужден был подчиниться и показать ему свои достижения Даже при всей склонности самого Баркелона к непродуманным авантюрам последний увидел, что у графа Респиги ровно ничего не готово. Ослепленный сознанием собственной непогрешимости, Респиги целиком полагался на свою звезду, иными словами на случай. Единственная реальная вещь, которую Респиги мог показать Баркелону, было знамя Лиги, придуманное лично графом; вернее, даже не знамя, а лишь его рисунок самое знамя было заказано вышивальщикам в Милане и еще не прибыло; да еще, в том же Милане Респиги подрядил для военных нужд Лиги кондотьера Лоренцо Контарини, презнатного полководца и изрядного стратега, но и Контарини тоже еще не прибыл, а только ожидался Все это Баркелон сообщил Лиге, и в Геную немедленно отправился старый барон Респиги отец наместника. Он испробовал все способы увещевания, но ничего не добился. Респиги-младший кричал, что он оскорблен, Лига считает его за дурака, но он докажет им — двадцатого ноября он начинает восстание, пусть в Виргинии не мешкают. Тридцатого октября барон Респиги вернулся в замок Фтирт и сделал отчет вызвавший у Кейлембара фонтаны отборнейшей ругани.

В этот вечер герцог Фрам собственноручно написал графу Респиги:

«Лига Голубого сердца ознакомилась с Вашими намерениями через Вашего отца, барона Галеаццо Респиги, и заявляет Вам, что Ваши действия, буде они последуют за Вашими намерениями, мы расценим как измену и прямое предательство нашего общего дела Вам неоднократно внушали, что пуще всего надлежит сохранять выдержку и терпение. Вы не вняли этим внушениям Вас рассматривали до последнего времени как равного нам но Вы показали, что недостойны этого Теперь я не убеждаю, я приказываю вам, как сюзерен своему вассалу — немедленно оставить всякую мысль о самостоятельных действиях. Вы будете делать то и тогда, что и когда Вам прикажут делать. Неповиновение так и будет расцениваться как неповиновение, за последствия коего отвечать будете Вы»

Письмо это было отправлено с простым курьером; на словах он не имел прибавить ничего. Этим Фрам хотел подчеркнуть, что с непокорным вассалом он церемониться не намерен.

Дело с Вильбуа также надо было кончать — независимо от поведения графа Респиги. Накануне Фрам послал с виконтом д'Эксме в Толет следующую записку:

«Не слишком ли долго мы ждем, пока королева лишится головы? Нельзя забывать, что помянутая голова имеет глаза и уши, а также, к великому сожалению, и язык, и это последнее обстоятельство может стоить головы не нам одним».

Торговля в славном городе Толете была на высоте. Купить можно было все, что имело спрос. Для этого шли в лавки или коммерческие ряды по набережным Влатры, или на рынки, которых было десять; или в трактиры, которых было более трехсот; шли в соборы и церкви, шли на улицу Грифинас, в лавку Адама Келекела, где продавались сокровища духа; шли на улицу Мадеске и на улицу Секули, и еще во многие иные места, где продавались сокровища любви. Впрочем, этот последний товар не числился в реестрах Палаты купцов, но эти реестры вообще страдали большой неполнотой. Например, в них нельзя было найти таких вещей, как сила, ловкость, меткость, жестокость, молчание и тому подобное, — а они тоже продавались, потому что и они имели спрос. Они продавались тоже в разных местах, но главным образом — в притонах на глухой улице в северной части города, которая находилась на правом берегу, возле моста Секули, и так и называлась — улица Притонов. Там можно было найти лучший товар.

На ночь эта улица запиралась рогатками и цепями и охранялась собственной стражей. Туда мало кто заходил из чужих, разве что фланирующий иностранец, у которого не было определенной цели; или городовая гвардия — но эта всегда имела вполне определенную цель.

В первых числах ноября, когда с небес сеялся реденький гнусный снежок, не долетающий даже до земли, на улице Притонов появился чужой. Это было замечено сразу, хотя никто, собственно, за ним не следил Он не мог быть городовым гвардейцем — такие ходили сюда целым отрядом, при касках и оружии, и об их визите обычно бывало известно накануне. Он не мог быть и фланирующим иностранцем — на такового чужой просто не был похож. Значит, это был покупатель.

Он был черняв и низкоросл; широкие складки серого плаща не могли скрыть его хилого сложения. На нем была большая шляпа, прикрывающая лицо; из-под плаща торчала шпага. Под плащом у него, возможно, было и еще кое-что. Он шел прогулочным шагом, посвистывая, но тем не менее цепко, из-под шляпы, окидывая взглядом дома. Несомненно, это был покупатель.

Он остановился перед вывеской, защищенной от солнца и небесных влаг жестяным козырьком. Картинка стоила того, чтобы рассмотреть ее получше. На кирпичном фоне белой и черной красками были изображены всевозможные казни. Человеку накидывали на шею петлю, он судорожно тянулся к кресту, который держал монах; другой уже болтался в петле, и палач танцевал на его плечах. Дворянин благообразно склонил голову под топором. Женщине отрезали груди; другая, со связанными руками, дожидалась своей очереди. Было здесь и колесование, и четвертование лошадьми и секирой, и повешение за ребро, и клеймение раскаленным железом. Техника исполнения изобличала в художнике если не специалиста, то, во всяком случае, прилежного и любознательного зрителя. Над всем этим множеством изображений красовалась четко выписанная латинская сентенция: Supplicium Sceleri Froenum [100] Наказание — узда преступления (лат.). .