Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Его нет. И если я верю в загробную жизнь, мне на долю остается ожидание. Я буду ждать и надеяться на то, что после моей смерти найду его там, где нет никакого страха, никаких несчастий.

А если я не верю, то мне не остается уже никакого утешения. Раны, нанесенные моему миру, заживают с большим трудом; иногда они вообще не могут зарубцеваться. Я могу положиться только на одно лекарство — на время. Но время принадлежит макрокосмосу и, как все, что ему принадлежит, — равнодушно ко мне, его частице или рабу.

Моя жизнь есть цепь утрат и несчастий. Я не умею и не хочу до конца прочувствовать то хорошее, что дает мне большой, внешний мир: я принимаю это хорошее как нечто само собою разумеющееся, принадлежащее мне неизвестно по какому праву. Я наслаждаюсь бездумно. Поэтому хорошее, пройдя, не оставляет следов. Утраты же и несчастья, напротив, я принимаю как выражение неприязни, равнодушия и жестокости внешнего мира по отношению лично ко мне. Они оставляют очень заметные и чувствительные следы, потому что деформируют мой маленький мир, заставляя меня каждый раз долго и мучительно перестраивать его, приноравливаясь заново к течению большого мира. Вот почему я воспринимаю жизнь как цепь несчастий и утрат, хотя, возможно и это — тоже мое заблуждение.

Похороны Вильбуа состоялись 14 ноября. День выдался на редкость ясный, тихий и теплый. Над Толетом раскинулся купол синего неба, не оскверненный ни единой тенью. В Рыцарском зале Мириона, где стоял гроб с набальзамированным телом принца Отенского, пришлось занавесить высокие окна черным крепом, чтобы изгнать живой, радостный свет, совсем не нужный сегодня.

Пэры, вельможи, члены Королевского совета, придворные и военачальники собрались в сумрачном зале, сгруппировались по рангам вдоль стен. В двенадцать часов, с полуденным выстрелом, звякнули мечи и алебарды стражи: вошла королева, вся в черном, под черной вуалью. Шлейф ее несли Эльвира де Коссе и Анхела де Кастро, также под черными вуалями. Медленным, но твердым шагом королева прошла через зал и поднялась на возвышение, к раскрытому гробу. Фрейлины сложили шлейф и отошли. Королева осталась на помосте одна.

Смерть не исказила лица Вильбуа. Над ним, однако, немало постарались, чтобы сделать его похожим на лицо спящего. Оно было тщательно выбрито, маленькие усы напомажены, волосы причесаны и слегка подвиты. Именно поэтому он не был похож на спящего: каждая деталь была настолько правильна, что неопровержимо изобличала мертвеца. Свечи усиливали восковую желтизну кожи, которую не могли скрыть искусно наложенные румяна и пудра. Это было лицо Вильбуа. Любая черточка этого лица была до слез знакома Жанне — но это было лицо мертвеца. Он был обряжен в оливковый камзол, в котором она увидела его после возвращения из Италии. Она хорошо помнила и это оранжевое генуэзское шитье, и батистовый воротник; и бриллиантовую булавку в галстуке — но шитье, и галстук, и булавка были чужими, потому что они принадлежали мертвецу.

Жанна стояла неподвижно, не отрывая взгляда от мертвого лица. Господа сеньоры и чины по рангам подходили к гробу, преклоняли колено, прикладывались к мертвой руке. Она не видела, не замечала их.

Эльвира снизу напряженно следила за ней. Ее пугала эта неподвижность. Она боялась, что Жанна в любую секунду может потерять сознание и грянуться с трехфутового помоста. Но Жанна стояла твердо.

В то страшное утро, когда надо было сказать Жанне о случившемся, Эльвира не пыталась искать каких-то вступительных, подготавливающих слов. Она вошла в кабинет и сказала прямо:

— Жанна, произошло большое несчастье. Принц Отенский убит.

Жанна вздрогнула и попыталась подняться с места, но не смогла. Глаза ее сделались совсем белыми. У нее остановилось дыхание. С трудом вытолкнула она из себя звук за звуком:

— Что?

Эльвира, подойдя к ней, рассказала все, что знала. Она говорила тихо и строго, глядя в белые глаза. Она ожидала чего угодно: рыданий, звериного вопля, обморока. Но ничего этого не было.

Когда миновал первый момент шока, Жанна сразу же заговорила о бумагах принца. Могло показаться, что ее совсем не трогает его смерть.

Все это началось позже, вечером. Обморок был таким затяжным и глубоким, что Кайзерини стал беспокоиться. Кроме того, Жанна, падая, сильно ударилась головой об пол. Ее удалось привести в чувство лишь на рассвете.

Последующие дни и ночи были непрерывной пыткой. Жанна не плакала: горе было слишком сильно. Она корчилась на постели, задыхалась; надолго утыкалась лицом в подушки, и тогда тишину пронзали страшные, утробные стоны, даже отдаленно не похожие на рыдания. Она не отвечала на вопросы, отказывалась от пищи. Кайзерини, Эльвира и Анхела не отходили от нее, но она их не видела. Оставалось одно: усыпить ее, и Кайзерини насильно споил ей снотворную микстуру.

— Мадонна должна плакать, — сказал он Эльвире и Анхеле, — иначе она сойдет с ума.

Очнувшись, Жанна заявила, что хочет видеть его. Над телом Вильбуа в это время работали бальзамировщики Эльвира пыталась отговорить Жанну; она говорила с ней тихо и ласково, как с больным ребенком, но Жанна стояла на своем.

— Я хочу его видеть.

— Жанета, но сейчас уже смеркается. Пока мы соберемся, настанет ночь. А ехать надо в Мирион.

— Я хочу его видеть.

— Душенька, сердечко мое, поедем завтра Ты не голодна?

— Я хочу его видеть.

В этот момент вошел Кайзерини.

— Маэстро! — сказала Жанна. — Maestro, io voglio vederlo [104] Маэстро, я хочу его видеть (ит.). . Вы видите, я в своем уме. Разрешите мне Я не переживу этой ночи, если не увижу его.

Кайзерини помедлил, потом принял решение.

— Va bene, madonna [105] Хорошо, сударыня (ит.). , вы увидите его. Но для этого надо чего-нибудь съесть, иначе ноги не будут держать вас.

Жанна беспрекословно согласилась. Кайзерини шепнул Эльвире:

— Возможно, это заставит мадонну плакать.

Пока приготовили все, пока дали знать в Мирион, и впрямь настала ночь. Для конвоя была наряжена рота телогреев с огнестрельным оружием. Двое простых солдат снесли Ее Величество в карету. С ней были Эльвира, Анхела и врач. Все было черно: небо, земля, река, дома и одежда людей. В черном зале Мириона, окруженный желтым трепетным островком свечей, стоял гроб. Жанна подошла и долго смотрела.

— Да, — сказала она наконец и отвернулась.

В карете она сказала:

— Я хочу видеть это место.

На этот раз ее желание было выполнено без единого возражения. Карета остановилась на перекрестке улиц Руто и Амилиунар. Жанна вышла. Дул холодный ночной ветер. Углы домов, камни мостовой дрожали в свете факелов. Ветер срывал с них острые клочья огня. Жанна внимательно осмотрела все и молча села в карету.