Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

Чем ближе Вильбуа подъезжал к Толету, тем сильнее поднималась в нем какая-то неясная радость. Эта радость была безымянна, и он не желал называть ее по имени, хотя отлично знал его Эта радость поддерживала его во всех перипетиях кампании, и теперь ему хотелось продлить состояние этой радости, ничем не отвлекаясь на неторопливом пути к ней.

Радость эта называлась Жанна. Достигнув Толета, он наконец разрешил себе признаться в этом. Он ждал встречи с этой девочкой, которая была королевой. Ждать осталось недолго — до завтрашнего утра, всего несколько часов Он не чувствовал ни усталости, ни голода. Он ходил взад и вперед по кабинету своего особняка, не приказывая даже дать света: в полумраке лучше были видны волнующие образы, столь долго хранимые им в самой середине души. Ясные голубые глаза в пушистых ресницах, глядящие на него сначала с тревогой, с напряженным любопытством, а потом — ласково, дружески или, может быть, даже более чем дружески… Тонкие пальчики, держащие перо над королевским декретом… Очаровательно фыркающий носик: «Нет, принц, мне это не нравится». Когда она внимательно слушала его, сложив тонкие пальчики под нежным подбородком, ее розовые губки раскрывались, обнажая ряд зубов… Вильбуа даже слегка застонал.

В этот блаженный миг явился граф Эрли.

Принц смотрел на него, как на злейшего врага. Пока вносили и расставляли свечи, он молча сопел. Наконец слуги вышли.

— Вы посланы Ее Величеством? — спросил Вильбуа.

— Хм… отчасти, ваше сиятельство… — ответил граф Эрли, кланяясь, как паяц. («Тогда какого же черта?!» — хотелось крикнуть принцу.) — Эээ… ваше сиятельство… ээ… на моей обязанности лежит… э… как бы это сказать… а! ознакомление!.. да, именно ознакомление вашего сиятельства с регламентом завтрашнего дня…

— Изложите, — сказал Вильбуа немного мягче.

Граф излагал долго и нудно: он плохо владел речью, и ему удавались только короткие фразы, но перед италийским триумфатором ему ужасно хотелось блеснуть слогом, что непомерно замедляло дело. Все же Вильбуа удалось понять, что назавтра ему предстоит сначала королевский прием в Мирионе, затем — парад его войскам, затем — благодарственная месса в соборе Омнад, затем — банкет в Мирионе, вечером — бал в Аскалере, фейерверки и прочее… Граф Эрли разошелся и принялся было описывать праздничное убранство Толета, но тут уж Вильбуа не выдержал и заявил ему прямо, что праздничное убранство он как-нибудь разглядит и сам, но рискует и не разглядеть, если не поспит хотя бы немного. Носитель королевской мантии наконец ушел, и Вильбуа лег в постель, но заснуть ему не удалось. Он старался вызвать видения своей радости, но и это было тщетно. «Чертова марионетка, попугай косноязычный!» — ругал он ни в чем не повинного графа Эрли. В пять часов утра он не выдержал, встал и приказал ванну.

Его одевали необычно долго и тщательно. Через два часа, завитой, атласно выбритый, в оливковом мундире с откидными рукавами, в пышном бархатном плаще, он был вполне готов. Он отослал слуг и внимательно осмотрел себя в зеркало. «Мне даже самому трудно себя узнать, я вырядился, как Лианкар, Кремон и Уэрта, вместе взятые, — прошептал он, улыбаясь своему отражению. — Они лопнут от зависти, увидев это оранжевое генуэзское шитье… А эти кружева, этот брильянт в галстуке? Положительно, я стараюсь походить на Бога… но ведь это для нее для моей богини…» Он пристегнул шпагу миланской работы и, как венец, водрузил на голову золоченый шлем с белым плюмажем.

Все, вплоть до носков сапог, было продумано.

— Марс готов, — произнес он вполголоса. — Что ж моя богиня… как она встретит… — И он резко отвернулся от зеркала Его офицеры уже ждали в передней.

Солнце не вышло на небо и в этот день, однако никто не склонен был усматривать в этом дурные предзнаменования. Берега Влатры были заполнены народом; все смотрели, как принц поехал по рядам своих войск, ждущих сигнала в Парадной улице и на площади Мрайян, и под звуки фанфар проследовал через подъемный мост в Мирион, расцвеченный флагами.

Рыцарский зал был пуст и гулок. Первейшие люди королевства выстроились тонкими цепочками по стенам. Не видя их, Вильбуа пошел прямо, к балдахину, под которым стояла королева. Ее он, собственно, гоже не видел, но чувствовал на себе ее взгляд. Под этим взглядом (все другие были не в счет) италийский триумфатор смешался и шагал неуклюже, бухая сапогами и звякая шпорами. Его стеснял непривычный роскошный костюм. Лишь у самых ступенек он решился мельком посмотреть на нее…

Она была в тяжелом бархате с красноватым отливом, богатое золотое шитье покрывало ее с головы до ног; алый ток с белыми перьями был приколот к высоко взбитым волосам — она была великолепна, как богиня. Увидев свои костюмы, они поняли, что старались друг для друга, — и вспыхнули одновременно.

Вильбуа тут же преклонил колено.

— Приношу Италию к ногам Вашего Величества, — хриплым от волнения голосом произнес он, глядя на золотые узоры ее юбки.

Жанна сошла на последнюю ступеньку и протянула ему руку.

— Встаньте, маршал Виргинии, — звонко сказала она. — Я счастлива приветствовать вас.

Осторожно коснувшись ее руки, он вскочил, как на пружинах. Он плохо видел, плохо слышал и плохо понимал, что происходит Он взял поданный ему на подушке маршальский жезл, подставил кому-то руку для орденского шарфа. Просветление наступило на секунду — королева, наклонившись к нему, надевала на его шею цепь Святой Девы, ее свежая щека была совсем рядом с его губами, глазами…

— Ваше Величество… — прошептал он неожиданно для себя.

— Я так рада видеть вас, — услышал он ее ласковый голос, и это лишило его последней способности соображать.

Для Жанны существовало только одно — принц Огенский, в сиянии военных орденов, полководец и герой, осененный золотым шлемом, именно такой, каким он виделся ей в ее мечтах. Был парад, пестрели знамена, тускло светило оружие, гремел мужественный марш — все это был Вильбуа. Перед ее глазами проплывали сотни солдатских лиц — все это было лицо Вильбуа. Она видела руку, приветствующую войска, — в этой руке был маршальский жезл, и это была рука Вильбуа. Из всех великолепных мужчин, окружавших ее, Вильбуа был самым великолепным. Что мог Лианкар — сочинять двусмысленные стишки, не более… он мог еще и другое (не думать о Лианкаре!)… А этот — этот водил армии, дарил ей короны, клал к ее ногам целые страны…

Жанне было трудно дышать от восторга Рука Вильбуа, полководца и маршала Виргинии, была так близко, что касалась ее руки.

Потом был собор — сотни свечей, победное рычание органа, заполняющее торжественную высь, ангельское пение детских голосов. С замиранием сердца Жанна смотрела, как Вильбуа протянул под благословение кардинала Мури свой маршальский жезл — белый, с золотыми трезубцами. Она забыла о той страшной ночи, когда она пришла сюда умолять Бога сама не зная о чем Бог был рядом, вот тут. Жанна смотрела на распятого Иисуса и видела величавое лицо Вильбуа. Его рука, рука бога войны и победы, была так близко, что касалась ее трепещущей руки.