Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

В этот момент подошел Грипсолейль, и лейтенант воодушевленно крикнул ему:

— Чудесно, превосходно! У вас вид Баярда и всех виргинских маршалов, Грипсолейль! Вы просто бог войны, и я не узнаю вас!

«А я вас, мой лейтенант», — чуть было не брякнул никогда не ищущий слов Грипсолейль; но ему следовало сказать нечто совершенно иное — он вытянулся, чтобы хоть немного оправдать данную ему оценку, и отчеканил:

— Взвод построен и готов к несению караула!

— Отлично, — сказал лейтенант Бразе, надевая перчатки.

…Шесть часов караула истекли, как и все на свете. Отпустив своих мушкетеров, лейтенант Бразе пробрался в дворцовый сад. Он стоял между кустами жимолости, пахнущими первой весенней свежестью, и неотрывно смотрел на окна ее спальни. Они были темны. Ему было известно, что Ее Величество ужинает с иностранными посланниками, но скоро уйдет к себе. Тогда нужно будет пройти сто шагов, перемахнуть через внутреннюю решетку и, обманув бдительность часового, проскочить к двери бокового хода, подняться по винтовой лестнице… О том, что эта дверь может быть заперта, он как-то не думал. После лестницы будет хуже — там можно нарваться на фрейлину, девчонка поднимет крик… Не убивать же ее. Эх, семь бед один ответ!

Начал накрапывать мелкий теплый дождь. Лейтенант не замечал его: капельки как будто испарялись, не долетая до его разгоряченного лица. Галерея, ведущая в сад, внезапно осветилась, тишину разрезали фанфары и громкие крики: «Дорогу королеве!» По лестнице сходила вниз пестрая процессия: трубачи, мушкетеры, факельщики, господа и дамы… и наконец она появилась на верхней ступеньке.

Но Боже мой! до какой степени она была неприступна и холодна, до какой степени она была королева! Какое каменное высокомерие облекало ее всю! Дождинки, упавшие на ее лоб, щеки, презрительно поджатые губы, в свете факелов блестели, точно на фарфоре. Лейтенант стоял среди низких кустов, запахнувшись плащом до самых глаз; он был виден по плечи, но ему было решительно все равно, заметят его или нет. Каким-то чудом не заметили. Он устремил на нее застывший, отчаянный взгляд; она прошла в нескольких шагах от него и не почувствовала его взгляда.

Процессия скрылась за деревьями. Ее Величество, гостеприимная и радушная хозяйка, вела своих любезных иностранцев осматривать мраморную статую Давида привезенную из Италии принцем Вильбуа, правда, копию, но знатоки находили, что она не уступает оригиналу.

Лейтенант Бразе проводил их глазами. Он увидел как осветились окна ее спальни. Надо было идти, раз уж он решился. Он вышел из кустов жимолости, добрел до внутренней решетки, взялся руками за прутья и прижался к ним, притиснулся лицом.

Все благоприятствовало ему. Он ясно видел, что дверь бокового хода приоткрыта и часового нет. Но он не трогался с места.

— Все напрасно, — прошептал он, глядя на ее окна.

На другой день его взвод и взвод Алана получили приказ дежурить по Дому мушкетеров. Он принял это равнодушно, все остальные — с радостью, ибо подобные дежурства обязательно превращались в разудалые ночные попойки в кордегардии Дома. Мушкетеры тотчас же послали своих слуг за вином, ветчиной и прочими самонужнейшими предметами; лейтенант Бразе в восемь часов вечера — дежурство начиналось с восьми — прошел прямо в офицерскую караулку, небольшую комнатку рядом с кордегардией, сел там у стола и сидел неподвижно. За дверью сдвигали скамейки, звенели бутылками, хохотали от предвкушения — он не слышал.

Он не скрежетал зубами, не рычал и не проклинал себя за то, что не решился вчера разрубить гордиев узел. Разрубить — значило покончить с собой, хлопотливым и сложным образом. Он поддался слабости, допустив такую мысль, но вовремя удержался, именно потому, что это было самоубийство. А самоубийство претило, именно претило ему, и не потому, что это был смертный грех, нет, оно было противно его гуманистическим принципам. Ничего не поделаешь — такое уж он получил воспитание.

Именно у отца было беднее некуда. Частенько сеньору самому приходилось браться за топор и заступ. Мать умерла рано, Алеандро не помнил ее. Отец растил его один, без нянек и гувернеров. Его руки были грубы и черны от мужицкой работы, но он был настоящий дворянин. Он говорил: «Господь Бог всех сотворил равными, и мужик такой же человек, как и мы. Но мы, Алеандро, ты и я — дворяне. Дворянин же отличен от мужика тем, что ему отпущено больше душевного благородства, он прям и честен, как шпага, и его назначение состоит в том, чтобы быть поучительным примером для простого мужика. Вот почему быть дворянином почетно, но и трудно, ибо кому больше дано, с того больше и спросится, значит, в земной жизни надо больше спрашивать с самого себя».

Подобное воспитание не могло не принести плодов Юный Бразе не гнушался черной работы, он умел отлично косить, рубить лес и пахать землю; вместе с тем отец научил его фехтованию, стрельбе, верховой езде. Читать Алеандро выучился сам. Постоянная физическая работа на воздухе закалила и развила его; в шестнадцать лет он выглядел, как двадцатилетний. Умственный его багаж был невелик, но он обладал залогом душевного богатства — жаждой знаний, которую надеялся утолить в Толете. Он с нетерпением ждал того дня, когда он отправится в Толет, в широкий мир.

И, когда пришел срок, семнадцатилетний юноша с должным сердечным трепетом ступил на тесаные шестигранные плиты квадратного двора Дома мушкетеров Двор напоминал цветущий луг — он весь пестрел и переливался красным, белым, синим, золотым; блестящие молодые люди, в щегольских шелковых накидках и атласных колетах, завитые по самой последней французской моде, великолепные, как полубоги, заполняли обширное пространство. Это, конечно, и были те самые прекраснейшие рыцари Виргинии, о которых говорил ему отец, и беседа их была для него чрезвычайно поучительна, ибо они беседовали, разумеется, о героях. Самое время было навострить уши. Он услышал имена маркиза Гуара — этот имел одновременно пятнадцать любовниц; Ринома ди Аттана или Человека-Машины — этот выходил на дуэль с часами в левой руке, дрался, не сводя с них глаз, и клал противника точно через минуту; кавалера Арема — этот был непревзойденным игроком в гуся и в новомодные карты… Говорили и о героях ратных полей — среди последних особенное восхищение вызывал капитан Марвского батальона Тенерат, который в Венгрии, стоя на бруствере под градом пуль, кричал своим солдатам: «Господа! Десять золотых тому из вас, кто принесет мне яйца князя Руткаи! Я должен, черт возьми, нынче вечером угостить яичницей его супругу, перед тем как лечь с ней в постель!..» Алеандро, на которого никто не обращал внимания, робко пробирался между представителями цвета виргинского рыцарства, пуще всего боясь запачкать своими пыльными рукавами безукоризненный шелк и не подозревая, что через три года многие из этих недосягаемых господ станут его подчиненными…