Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3

— Граф, мне кажется, вы знаете о Фригии все, — сказала Жанна. — А известно ли вам, почему фригийцев называют звериными людьми?

Разумеется, ему было известно, но по лицу королевы он видел, что ей самой не терпится объяснить ему это, поэтому, как истый царедворец, он развел руками:

— Увы, Ваше Величество…

Он разыграл это так искусна, что Жанна поверила:

— Ах, вам это непростительно! Придется мне просветить вас на сей счет…

По ее приказанию дежурная фрейлина приволокла из кабинета огромный волюм в черной коже. Жанна раскрыла книгу там, где лежала шелковая закладка.

— Это исторический трактат доктора Сильвануса, — сказала она, и граф ловко поклонился ей. — Вот, прошу слушать.

— «…а на восток, за горами Топаза и в лесах Тразимена, обитали дикие люди весьма свирепого и звериного вида. Они всегда говорили о себе: „я — кот“ или: „а я — мышь“, „я — волк“, „я — лисица“, „я — медведь“, „я — дикий кабан“, „я — быстроногий хитрый заяц“ Таковы были роды или кланы этих звериных людей, и каждый из них гордился своим родом. Нельзя было человека из рода котов назвать зайцем, или медведем, или кабаном, ибо то была для него смертная обида Еще говорили они, что радуются жизни, почему и называли их ригийские люди, радостные люди, ибо на их языке радоваться означается словом rigatkes. Язык восточных звериных людей состоял из одних почти горловых звуков, которые для всех окружающих народов непривычны и весьма трудны; воистину, напоминал он зверское рычание или орлиный клекот…»

Жанна передохнула, отпила глоток остывшего кофе из золотой чашечки и перекинула несколько страниц.

— А вот что говорят нам древние виргинские хроники… я нахожу, что это вполне согласуется с вашими сегодняшними рассказами, граф… Фригийцы и ранее были воинственны, как и древние германцы, и охотно брались за военную службу, хотя, как мне кажется, по характеру они незлобивы… Послушайте вот это…

«Наш князь призвал фригийских наемников, в опасении, что тощий народ начнет бунтовать. Наемники, пришли под вечер, две тысячи числом, и прошли по городу, остановившись на площади. Среди них были люди из всех родов, и все они носили отличительные знаки своего рода на головном шлеме. Оружие их было сработано грубо, но прочно, и сверкало, словно рыбья чешуя Командовал ими свирепый человек по имени Хейгнетальханай, сиречь Большой Волк, ибо носил на шлеме волчью голову. Он и вправду был велик ростом. Сии звериные люди переговаривались между собой на странном языке, которые обычное человеческое горло не в силах ни выговорить, ни произнести. Они называли друг друга вот какими именами…»

Жанна подняла глаза на Рифольяра и смущенно сказала:

— Мое горло тоже не в силах. Прочтите здесь граф, их имена.

Рифольяр подскочил, наклонился над книгой и без запинки произнес:

— Minlcx, T'salaj, Met'sk'aj. Weqagntlot'l [55] Заяц, Лисица, Медведь, Кабан (фриг.). …

— «…и другими именами, — продолжала читать Жанна. — Наш государь не озаботился приготовить им жилища, ночь же выдалась холодная. Фригийцы сверкали своим оружием, переминались с ноги на ногу и перекликались таким образом…»

— Xej iplxe, xilqaq! [56] Эй, друг, холодно! (фриг.). — прочел граф из-за плеча.

— Спасибо… Теперь сядьте, граф, я сама, — сказала Жанна.

«…Это означало, как мы потом узнали, жалобы их на холод. В полночь среди них поднялось нетерпение, и они часто повторяли слово…ximlx… (Правильно ли я говорю? — Великолепно, Ваше Величество!)…которое означало огонь. Вскоре кинулись они на деревянные постройки площади, сломали эшафот для казней, лотки торговцев и ограды, все это голыми руками, сложили преогромный костер, так что пламя было видно за двадцать две лиги, и все окрестные землепашцы думали, что город горит. Около костра они и грелись, после чего из котомок и мешков своих, сплетенных из травы, вынули мясо и жарили его на угольях. Угольев же было довольное количество, и после сего их обогрева и пиршества земля на площади выгорела на глубину в пять локтей, яма же была необозрима и в осеннее время превращалась в глубокое озеро, вследствие чего и площадь сию прозвали площадью Озера.

Наевшись мясом, сии звериные люди, не злобясь на столь плохое гостеприимство, улеглись спать прямо на голой земле, а иные и на горячих угольях. Их кожа столь крепка, что не чувствует ожога. Наутро их разместили в брошенном римском редуте за городом, каковой редут они превратили в жилище по своему вкусу и разумению…»

Жанна захлопнула книгу. Граф сказал:

— Эти древние новеллы поистине очаровательны. Однако я, Ваше Величество, совсем забыл рассказать вам еще об одной вещи, которая, смею так думать, будет Вашему Величеству интересна. Я брал с собой во Фригию книгу стихов Ланьеля, и она так понравилась там, что один поэт, Аррахэм Энксх, взялся даже переводить стихи на фригийский язык… Если Вашему Величеству и вам, прекрасные дамы, будет угодно, я могу прочесть.

— О! Ланьель по-фригийски! — восхитились дамы.

— Прочтите что-нибудь, — сказала Жанна, — мы попробуем угадать, какое это стихотворение.

Рифольяр прочел на память.

Жанна сразу, каким-то верхним чутьем, узнала стихотворение. Рефрен так и резнул ее по сердцу. Каких усилий стоило ей выгнать, вытравить из памяти эти строчки — и вот они снова вернулись к ней, чтобы мучить ее… «Приди, пока темно!..»

Она с трудом высидела еще полчаса, чтобы своим внезапным уходом не вызвать недоумения у подруг и тревоги у графа, который, ей-богу, не был ни в чем виноват.

Вечером она разделась и долго с тоской разглядывала в зеркале свое обнаженное тело. Тело было безупречно, оно было для любви, для ласк Давида, того, живого, с его мягкой щекочущей бородкой… Она исступленно повторяла вслух ланьелевские строки, она звала Алеандро. Она любила его, только его. Потом она легла в постель и с вызовом прошептала:

— Снись мне теперь, Страшный Суд!

Страшный Суд не приснился ей. Она вообще не смогла заснуть.

На королеву были обращены взоры всего двора, и это было в порядке вещей. Но три пары глаз следили за ней особенно внимательно, и они видели то, чего не видели другие. Ибо другим хотелось видеть в королеве лишь предвестия милостей и отличий для себя; но те трое желали доискаться — что происходит с ней.

Герцог Марвы сразу увидел, что Вильбуа не получил самой высокой награды. Он пренебрежительно хмыкал Вильбуа был просто теленок, награды этой надо было добиваться, ее надо было завоевывать, а этот лишь вздыхал, и то не слишком громко… Итак, прекрасный принц выбывает из игры Но что же все-таки с нею? Она любит Вильбуа? Исключено — в этом случае они уж как-нибудь нашли бы общий язык. Но она кого-то любит, и страстно любит — он отчетливо видел это. Кого же, черт возьми? Лианкар терялся в догадках.