Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

Салманасар с энтузиазмом принялся обсуждать с Набу-Эпиром проекты громадных зиккуратов, способных возвеличить небесных покровителей Ассирии. К обсуждению привлекли прибывших из Вавилона строителей, которых только мог сыскать Мардук-Закиршуми В благодарность за поддержку в таком важном деле как подготовка души к загробному путешествию, Салманасар приказал Шурдану, сообщившему о поимке Гулы и просившему разъяснений, как поступить с преступницей, отправить беспутную родственницу домой, к отцу.

Решение вернуть Гулу верхи армии, особенно приверженцы Шурдана, встретили тайными издевками и насмешками над неуместным «всепрощенчеством», обуявшим хитрого лиса на старости лет. Неужели, удивлялись в ставке, возраст окончательно лишил его способности рассуждать здраво? Если переступить через завет предков — око за око, зуб за зуб, — очень скоро враги обнаглеют настолько, что начнут мечтать о возмездии. Тогда никакое «несаху» не поможет.

В походе, обнаружив, что Шамши-Адад «не возносит голову», по отношению к прежним недругам ведет себя миролюбиво и не прочь наладить с ними дружеские отношения, глава ниневийской общины Туку отважился доверительно поговорить с новым главнокомандующим. Шамши-Адад, человек чрезвычайно мнительный, встретил его настороженно, не без основания подозревая человека, носившего бородку «под Шурдана», в тайных кознях и распространении неприятных для него слухах.

Для разговора Шамши очень не хватало Нинурты, однако гость заранее поставил условие — встретимся тайно, один на один. Его посланец успокоил туртана, его хозяин действует не в интересах раздора, а в интересах мира. Стоит ли привлекать внимание соглядатаев Салманасара к этой встрече? Неужели нам нужны советчики, чтобы прийти к примирению?

Прежде всего Тукульти — ахе — эриб поставил вопрос о помощи царю при строительстве храмов.

— Звезды устами Набу-Эпира обязывают великого царя возвести новые святилища, посвященные покровителям Ассирии. Мы все, его слуги, готовы принять посильное участие в выполнении этих грандиозных планов. Как ты, Шамши, отнесешься к просьбе городских общин поручить им возведение храмов? Возможно, ты и сам захочешь присоединиться к тем, кто готов упасть в ноги царю с нижайшей просьбой доверить нам строительство?

Шамши нахмурился.

— Кому это нам?

— Городским общинам, — терпеливо повторил Туку.

— Где вы возьмете столько средств, чтобы новые святилища были достойны наших богов?

— Из добычи, которую великий царь получил за время похода, — ответил Туку и пояснил. — Разве не очевидно, что воины, которые более других способствовали достижению победы, должны получить и бóльшую часть добычи. Ты ведь тоже один из нас, ты возглавляешь общину Калаха. Сам Ашшур повелевает тебе принять участие в этом грандиозном проекте. Ты сам выберешь место, укажешь зодчим, где и как строить. Также поступит и каждый из нас. Мы обещаем выполнить все требования великого царя. Это наш долг.

Шамши-Адада после короткого раздумья ответил — Я поступлю так, как решит старший брат.

Следующий вопрос, вертевшийся на языке у Туку — поддержит ли туртан просьбу общин — буквально застрял у него в глотке. Может, Шамши оговорился? Не настолько же он глуп, чтобы не понимать — называя царя царей «старшим братом», он ставит себя в равное положение с повелителем Ашшура.

А может, он как раз настолько глуп?

Тогда какой смысл настаивать на том, чтобы этот придурок определил свою позицию?

Теперь надо быть предельно осторожным, а уж Шамши-Адад сам все выложит.

Справившись с замешательством, стараясь не привлекать внимание туртана к сделанной им оговорке, Туку перевел разговор на другую тему.

— Скажи, Шамши, как настоящий ассириец должен поступать со своими врагами. Например, с теми, кто пытался покуситься на честь его жены?

— Ты о чем? — не понял Шамши.

— Я имею в виду нашего Нинурту. Скажи, как он должен поступить с любовницей Бен-Хадада, которая пыталась лишить жизни его самого и его супругу?

— А — а, вот ты о чем. Это дело Нинурты.

— В этом я никак не могу согласиться с тобой. Наши воины полюбили Шами. Все, от мала до велика, поверили в ее причастность к могущественной Иштар, а ведь, как тебе известно, именно Повелительница львов водит в бой наши полки. Обида, нанесенная Шами, оскорбляет все наше войско. Такое злодеяние нельзя оставлять безнаказанными, иначе Иштар отвернется от нас. Я взял на себя смелость сообщить Нинурте, что великий Салманасар решил вернуть Гулу ее отцу в Вавилон. Это понятно?

— Понятно, — кивнул Шамши.

— На пути в священный город вавилонская ведьма проследует мимо Ашшура. Неужели племянник и наследник славного Иблу позволит обидчице безнаказанно возвратиться домой и тем самым забыть, что месть ассирийца неотвратима и страшна? Что бы ты посоветовал ему?

Лицо Шамши просветлело.

— А — а, вот ты о чем…

Затем он многозначительно нахмурился.

— Я сказал бы ему, если недруг ударил тебя в правое ухо, оторви ему оба уха, вырви глаза, выбей зубы.

— Вот это по — нашему, — повеселел Туку. — К такому совету должен прислушаться каждый, кому дорога честь рода и отчизны.

— Еще бы! — обрадовался Шамши и тут же смутился. — По крайней мере, мне так кажется. Я так и поступил бы.

— Я тоже, — подхватил Туку. — Я подскажу Нинурте, что он не должен терять времени. Если позволишь, маленький совет.

— Говори.

— Не надо ставить в известность Шаммурамат. Это дело мужчин. Пусть Нинурта пошлет надежных людей в Ашшур, пусть они дождутся, когда дьяволица будет проезжать мимо Ашшура, пусть сделают все тихо. Если ему понадобится помощь, я всегда готов.

Отношение Азии к презренному скопцу переменилось, когда, вырвавшись от «горшечника», сборщик налогов отправился в храм Иштар, чтобы вымолить у Владычицы прощение за ночи, проведенные в объятьях безумной вавилонянки. После совершения обряда жертвоприношения, Азия наедине признался жрецу, приходившимся ему родственником, — Шурдан отставил его от дел в канцелярии, заставляет ублажать побывавшую в стольких руках шлюху.

Молодой человек разволновался — что из того, что она является царской дочерью, от этого она не становится менее шлюхой, калекой и злобной тварью, возомнившей о себе, будто она дочь Эрешкигаль. Куда приятнее общаться с презренным евнухом — этот, по крайней мере, знаком с хорошим обхождением, знает свое место. Его зовут Сарсехим, он тоже родом из Вавилона.

Жрец вместо сочувствия, жестом поманил за собой Азию. Они спустились в храмовое книгохранилище, где жрец отыскал глиняную табличку, протянул ее родственнику. На табличке была записана недавно доставленная из Вавилона поэма, нашедшая отклик у всех любителей словесности в Калахе. Называлась она «Праведное слово о несчастном страдальце», ее авторство молва приписывала некоему Сарсехиму, евнуху царя Закира..