Михаил Ишков - Семирамида. Золотая чаша

Царям и их каменному войску досаждали струи текущей с небес воды. Потоки размыли глаз громадному Тукульти-Нинурте I, приказавшему убить тридцать тысяч взятых в плен хеттских воинов. Ослепший, развернутый в профиль, с поблекшей от стекавшей влаги ручищей, он томился и недоумевал в одиночестве. Отколупнутая штукатурка и начавшийся здесь ремонт полностью уничтожили его армию, смешали абрисы пленных в единое известковое месиво.

Сарсехим вошел в следующий зал и уперся в прославленного отца нынешнего правителя — Ашшурнацирапала, сокрушившего горное княжество Бит-Адини и поголовно вырезавшего местное население. Дождь не пощадил и его подвиги, намокшая стена почти полностью скрыла царские зверства.

Легкость, с какой вода расправлялось с воспетыми в камне деяниями ассирийских царей, с собственными сарсехимовыми страхами, привела евнуха в чувство. Взор очистился от воспоминаний. Въявь проступили симптомы болезни, которая губила этих царей — все они мучительно страдали от ненасытности в пролитии крови. На ней выстроили твердыню, которая могла поддерживаться на плаву только непрерывным добавлением новых трупов. На той же темной, бесформенной подложке покоилась и внутренняя жизнь страны. Эта ощерившаяся ужасом громадина была крепка, пока ее обильно питали кровью, неважно чьей — сопредельных народов или своей собственной, ассирийской. В борьбе за право пролития крови не могло быть компромиссов. Власть была единственной возможностью сохранить жизнь. Проиграв, каждый из членов «алум Ашшур» лишался жизни. Это касалось и царевичей — царевичей, может быть, в первую очередь.

Шами ждала его в кресле. Шагах в трех перед ней стоял накрытый стол, где голодный взгляд пленника мог отыскать и жареную куропатку, и рыбу, и фрукты, и изящный медный кувшин, в котором должно было храниться что-то очень вкусно — хмельное. С торца пристроился дряхлый старикашка с добрыми глазами. Судя по разговору с Шурданом, это был известный любитель сказок, Ишпакай.

— Итак, — спросила женщина, — как прикажешь поступить с тобой, евнух?

Сарсехим отвел глаза от стола, сглотнул и, припомнив недавний спор, ответил.

— По справедливости, госпожа.

— В таком случае с тебя следует содрать кожу. Ведь не кто иной, как ты, изводил меня в детстве дразнилками и пренебрежением. Вспомни, с каким сладострастным удовольствием ты порол меня.

— Что было, то было, — вздохнул Сарсехим, — Но и ты припомни, сколько раз я лечил тебя. Сколько раз шлепал за то, что ты путала слог «пр» со слогом «тр», добавляя к нему лишний клинышек. Сколько раз спасал, тайком доставляя хлеб и воду, когда тебя за твои шалости сажали под замок.

— Ты и сажал! — возмутилась Шами.

Евнух пожал плечами.

— Но не бил. Не издевался, как Нури или как Аплу.

Ишпакай не дал ему договорить.

— Я согласен с тобой, брат, поэтому оставим препирательства. Давай лучше выпьем — мне рассказывали, ты большой охотник до перебродившей крови бога винограда. Затем ты расскажешь нам о своих путешествиях в волшебный город Дамаск, а также о том, как ты оказался в Калахе.

Старик жестом пригласил гостя к столу и потянулся к кувшину. Рука его заметно подрагивала. Сарсехим перепугался — не дайте боги, чтобы он начал разливать. Все на пол прольет. Он подошел ближе, перехватил кувшин.

— Я слыхал, тебя называют Ишпакаем, брат, и больше всего на свете ты любишь слушать сказки. Но уверен ли ты, что у нас есть время на досужие разговоры?

— Исполняй то, что тебе говорят! — потребовала Шаммурамат.

Сарсехим отвесил в ее сторону торопливый поклон и налил в чарки густое вино.

Первый рассказ о приключениях достославного Сарсехима в благодатном Дамаске Шами оборвала, когда гость завел речь о приказании Гулы доставить в Ашшур четверку отъявленных бандитов.

— Это не интересно. Давай дальше.

Далее последовала сказка о возвращении священной реликвии к месту ее происхождения. Эту историю Сарсехим начал с рассказа о встречах с Шурданом. Правда здесь евнух немного притормозил, соображая, стоит ли упоминать о склянке, которую вручил ему царевич, или свести повествование к великому подвигу, который он при содействии Бен-Хадада, Ардиса и Бури совершил в горном замке?

Прежний разум плутовато подмигнул из-за угла, — кто, кроме царевича может знать о подлом заказе? Так что ври, не стесняйся! Кричи, что если бы не ты, никто из этих мужланов не отважился и на шаг подойти к логову Гулы. Врать не позволил второй разум, соколом набросившийся на прежний, пронырливый.

Дождавшись, чья возьмет, Сарсехим обреченно начал.

— Правда или небыль, кто может проверить, но могучий своим званием и положением царевич вдруг предстал передо мной в образе огнедышащего дракона и принудил отравить твою сестру. Он изрыгал дым и пламя. Он потребовал от меня, чтобы я приложил все силы, чтобы мир между Ашшуром и Дамаском стал невозможен. Яд хранился в волшебной склянке, невидимой никому, кроме разве что демонов, пробавляющихся в полночь поеданием трупов. Духи тьмы преследовали меня, толкали под локоть, настаивали, чтобы я поспешил отправить Гулу к своей покровительнице. Хвала богам, я устоял и сумел отложить посещение Дамаска до приемлемого срока, когда Гула должна была разрешиться от бремени.

— Где же теперь эта склянка? — поинтересовался Ишпакай. — Может, ты захватил ее с собой в Ашшур?

— Нет, брат. Брошенный в зиндан, я прозрел и, собравшись с силами, вырвал из сердца все, что было в нем мерзкого. Я отшвырнул волшебный сосуд и разом избавился от жадности, коварства, трусости, желания лгать и изворачиваться. Склянка разбилась о стену, яд пролился и несчастная мышка, лизнув его, отправилась прямиком в страну без возврата, где сейчас, наверное, свидетельствует против меня перед неумолимой Эрешкигаль. Это прозрение случилось со мной во время третьего путешествия в Дамаск. За то, что я отринул порок и обратился к добродетели, Ламашту [28] забросила меня в пустыню. Там я попал в лапы гнусного работорговца и, если бы не встреча с Бурей, вряд ли я сейчас сидел за этим столом.

Шами повернулась к занавеске, закрывавшей часть комнаты, и спросила.

— Это правда?

Занавеска отодвинулась, оттуда вышел скиф.

— Да, госпожа. Но ты спроси его, зачем он нагло приписал себе все заслуги? Почему так долго отказывался сопровождать Бен-Хадада?

— Потому что я не такой храбрец, как ты, Буря, — ответил Сарсехим.

Партатуи подсел к столу. За это время он заметно повзрослел, набрался важности, отрастил светлую бороду, которую начал завивать в кольца.

— Ты и сейчас испытываешь страх? — спросил Ишпакай.

— Да, брат, когда имеешь дело с такой склянкой, как Гула, любой потеряет покой.