Хилари Мантел - Внесите тела

– Расступитесь! – кричит Норфолк. – Дайте королю дышать! Дышать!

И словно по команде, лежащий делает глубокий, свистящий вдох. Потом чертыхается. Потом пробует сесть.

И все позади.

Нет, не совсем: он, Кромвель, еще должен пристально вглядеться в Болейнов. Их лица сведены, как на лютом морозе, перекошены запоздалым осознанием великого мига. Как они успели сюда так быстро? «Откуда они взялись?» – спрашивает он Фица и внезапно замечает сгустившиеся сумерки. То, что показалось минутами, было на самом деле двумя часами. Два часа прошло с тех пор, как Рейф появился в дверях и он выронил перо.

Он говорит Фицуильяму:

– Разумеется, ничего не было. А если и было, то настолько мелкое происшествие, что даже говорить не о чем.

Эсташу и другим послам он скажет: да, король упал, ударился головой, несколько минут лежал без сознания. Нет, мы и на мгновение не подумали, будто он умер. Через десять минут король сел и сейчас чувствует себя превосходно.

С моих слов, замечает он Фицуильяму, может создаться впечатление, что удар о землю пошел королю на пользу. Что в этом и состояла цель. Что каждого монарха надо время от времени бить обо что-нибудь головой.

Фицуильям улыбается:

– Чего только не передумаешь в такие минуты. У меня вот первая мысль была – послать за лорд-канцлером. Теперь сам себе дивлюсь: чем бы он, по моему мнению, нам помог?

– А я думал про архиепископа Кентерберийского, – сознается он. – Мол, как же король умрет без него? Воображаю, как бы мы пытались погрузить Кранмера на барку! Он бы заставил нас для начала обсудить с ним главу из Евангелия.

Что предписывает делать в таких случаях Черная книга? Да ничего. Никто не оставил указаний, как быть, если король только что мчался по турнирной арене, а сейчас лежит бездыханный. Никто не посмел допустить самую мысль, что это возможно. Когда нет предписаний, в дело идут ножи. Он вспоминает Фицуильяма рядом с собой, Грегори в толпе, Рейфа за плечом, а потом и племянника Ричарда. Кажется, именно Ричард помог Генриху сесть, хотя доктора и кричали: «Нет, нет, пусть лежит!» Генрих прижал руки к груди, будто стиснул собственное сердце, затем попытался встать. Звуки, рвущиеся из королевского рта, походили на слова, только это были не слова: как будто на короля сошел Святой Дух, и тот глаголет языками ангельскими и человеческими. Его тогда пронзила паническая мысль: что, если это навсегда? Есть ли в Черной книге указания на случай монаршего слабоумия? Вроде бы он слышал, как ржет, пытаясь встать, раненая лошадь, но ведь этого не может быть: наверняка ее сразу добили?

И тут сам Генрих взвыл, как раненый зверь. Сейчас, во дворце, король срывает повязку. Синяк и шишка – вот вердикт сегодняшнего Божьего суда. Генрих торопится показать себя придворным, дабы пресечь любые слухи о тяжелом увечье или смерти. Анна входит, опираясь на отцовскую руку; граф, «монсеньор», и вправду ее поддерживает, это не притворство. Она слаба, бледна. Теперь действительно видно, что у нее живот.

– Ваше величество, – говорит Анна. – Я молю, Англия молит вас больше не биться на турнирах.

Генрих жестом подзывает ее к себе – ближе, ближе, – и когда она оказывается прямо перед ним, яростно хрипит:

– Может, меня и охолостить заодно? Вы ведь этого хотите, мадам?

Разверстые ужасом лица. Родственникам хватает ума оттащить Анну прочь, прочь, вон из комнаты; весь клан Болейнов и Говардов смыкается вокруг нее, мистрис Шелтон и Джейн Рочфорд хлопочут и сокрушенно цокают языком. Джейн Сеймур, единственная из фрейлин, не трогается с места. Она стоит и смотрит на короля, и взор Генриха устремляется прямо к ней. Мгновение она одна посреди пустого пространства – танцовщица, оставшаяся на сцене, когда весь кордебалет уже за кулисами.

Позже он с Генрихом в опочивальне. Король обмяк в бархатном кресле, рассказывает:

– Как-то я гулял с отцом по Ричмондской галерее, это было летом, часов в одиннадцать вечера, мы шли под руку и беседовали, вернее, он увлеченно говорил, я слушал. Внезапно раздались страшные грохот и треск, все здание застонало, и пол ушел у нас из-под ног. Я по гроб жизни не забуду, как мы стояли на краю провала, в который рушился мир. В первые мгновения я не понимал, что слышу, балки это хрустят или наши кости. Божьей милостью мы оба остались невредимы, и все же я отчетливо видел, как падаю вниз, вниз, до самой земли, даже ощутил ее запах – сырой, могильный. Вот и сегодня, когда я упал. Было так же. Я слышал голоса. Очень далекие. Слов разобрать не мог. Я парил в воздухе. Бога не видел. Ангелов тоже.

– Надеюсь, вы не огорчились, когда пришли в чувство и увидели всего лишь Томаса Кромвеля.

– Никогда я не был вам так рад, – говорит король. – Ваша собственная матушка в день вашего рождения так не радовалась вам, как я сегодня.

Слуги ходят по комнате неслышными шагами, заняты вечерними обязанностями. Кропят королевское ложе святой водой.

– Полегче, – одергивает их Генрих. – Или вы хотите, чтобы я простыл? В одной капле благодати не меньше, чем в целом ведре. – Затем поворачивается и шепчет: – Сухарь, ничего этого не было. Понимаете?

Он кивает. Все записи о происшествии уничтожены им самолично. В хрониках останется, что такого-то числа лошадь под королем споткнулась, но Божья рука подняла его и усадила обратно на трон, живого и веселого. Еще одно наблюдение для «Книги под названием Генрих»: урони его, он подскочит.

Однако королева права. Все мы видели старых бойцов, турнирных соратников прежнего короля, как они бродят по дворцу, растерянно моргая, – люди, которые слишком часто ударялись головой, хромые, ковыляющие, скрюченные, как кочерга. И никакое умение не убережет от судьбы. Запомни: ни на что нельзя полагаться. Лошади подводят. Оруженосцы подводят. Нервы подводят.

В тот вечер он говорит Ричарду Кромвелю:

– Не дай Бог еще раз такое пережить. Многие ли могут сказать, как я: «У меня нет друзей, кроме короля Англии»? Вроде бы я богат и всесилен, но отними Генриха – останусь ни с чем.

Позже он высказывает ту же мысль, в более осторожной форме, Уильяму Фицуильяму. Фиц смотрит на него задумчиво, не без сочувствия.

– Не знаю, Сухарь. Кое-кто вас поддерживает.

– Прошу меня извинить, – скептически замечает он, – но почему я этой поддержки не вижу?

– Я хотел сказать, если вам потребуется помощь против Болейнов, вас поддержат.

– Против Болейнов? Отчего бы это? Мы с королевой – лучшие друзья.

– Шапюи говорит нечто иное.

Он склоняет голову набок. Интересно, кто встречается с послом, а еще интереснее, что из разговоров тот передает другим собеседникам.

– Слышали их? – возмущенно спрашивает Фиц. – У шатра, когда мы думали, что король умер? Как они кричали: «Болейн! Болейн!» Выкликали собственное имя, будто кукушки.