Хилари Мантел - Внесите тела

– А вот и вы, дядя, – тихо говорит Анна. Одного за другим она приветствует вошедших. – Лорд-канцлер. Господин казначей. – Остальные советники протискиваются из-за спин Одли и Фицуильяма. Многие мечтали об этой минуте, мечтали увидеть Анну на коленях. – Милорд Оксфорд. Уильям Сэндис. Как поживаете, сэр Уильям? – Кажется, будто перечисление имен ее успокаивает. – И вы, Кремюэль. – Она наклоняется к нему. – Не забывайте, я создала вас.

– А он создал вас, мадам! – рявкает Норфлок. – И уж будьте покойны, теперь он раскаивается!

– Я раскаялась раньше, – усмехается Анна. – И сильнее.

– Готовы? – спрашивает Норфлок.

– Я не знаю, как готовиться, – роняет она.

– Просто ступайте с нами, – произносит он, Кромвель, и протягивает руку.

– Я предпочла бы Тауэру Уайтхолл. – Тот же тихий, вежливый, лишенный красок голос. – Нельзя ли отвести меня к королю?

Ему известен ответ. Генрих никогда не говорит «прощай». Однажды, жарким летним днем, король ускакал из Виндзора и больше никогда не видел Екатерину.

– Господа, вы же не можете забрать меня отсюда прямо сейчас? Без платьев, сорочек, свиты?

– Там вы не будете испытывать недостатка ни в платье, ни в служанках, – говорит он.

– Я хотела бы взять с собой моих фрейлин.

Советники переглядываются. Кажется, королеве невдомек, что эти женщины ее предали, что они не отходят от господина секретаря, готовые на все ради собственного спасения.

– Что ж, если мне не оставили выбора… пусть это будут мои служанки. Я все еще королева и должна выглядеть подобающе.

Фиц прочищает горло.

– Мадам, ваш двор распущен.

Анна вздрагивает.

– Ничего, Кремюэль подыщет им места, – бросает она. – Он не оставит моих бедных слуг.

Норфолк пихает в бок лорда-канцлера:

– Еще бы, он среди слуг вырос!

Одли отворачивается, сохраняя верность Кромвелю.

– Я не намерена идти с вами, – говорит Анна, – я пойду только с Уильямом Полетом, если тот не откажется меня сопроводить. Сегодня утром на совете, когда все вокруг меня оскорбляли, один Уильям вел себя благородно.

– Бога ради! – фыркает Норфолк. – Пойду не пойду! Сейчас схвачу вас под мышку и сам потащу в лодку кверху задницей. Вы этого добиваетесь?

Не сговариваясь, советники разворачиваются к герцогу и одаривают его яростными взглядами.

– Мадам, – произносит Одли, – не сомневайтесь, вас сопроводят с почестями, подобающими вашему положению.

Анна встает. Подбирает багряный бархат юбки, словно брезгует касаться подолом земли.

– Где милорд брат?

Последний раз его видели в Уайтхолле, отвечают ей, не кривя душой. Сейчас, вероятно, стражники уже пришли за Джорджем.

– А мой отец, монсеньор? Почему его нет со мной? Почему он не с вами, джентльмены, почему бездействует?

– Не сомневайтесь, все разрешится ко всеобщему удовольствию, – вкрадчиво мурлычет лорд-канцлер. – В Тауэре вам будут предоставлены все условия.

– Но сколько это продлится?

Никто ей не отвечает. Снаружи ждет Уильям Кингстон, комендант Тауэра. Мощным сложением Кингстон напоминает короля, держится с достоинством, но одно его появление способно вогнать в дрожь любого смельчака. Он вспоминает, как Кингстон приехал за Вулси: у кардинала подогнулись колени, и тому пришлось сесть на сундук. Следовало оставить Кингстона в Тауэре, шепчет он лорду-канцлеру, сами бы справились.

– Мы бы справились, – также шепотом отвечает Одли, – но может быть, дело в другом, господин секретарь? Сдается мне, вы сами порядком испуганы.

Он идет к плавучей пристани, изумляясь про себя легкомыслию лорда-канцлера. Головы каменных чудищ плещутся в реке, как и отражения людей: силуэты джентльменов подернуты рябью, перевернутая фигура королевы мерцает, словно пламя в бокале; вокруг них танцует мягкий послеполуденный свет, птицы заливаются трелями. Он помогает Анне забраться на барку: Одли явно боится к ней прикоснуться, от Норфолка она отстраняется сама. Словно прочтя его мысли, Анна шепчет:

– Кремюэль, а ведь вы так и не простили мне Вулси.

Фицуильям ловит его взгляд, что-то бормочет, не разберешь что. Когда-то Фиц был кардинальским любимцем, вероятно, они думают об одном: теперь Анна Болейн знает, каково это, когда тебя выводят из дома и везут в лодке по реке, и с каждым взмахом весла отмеренная тебе жизнь убывает.

В барке Норфолк садится напротив племянницы, раздраженно ерзает и бурчит:

– Теперь вы видите, мадам, видите? Вот что бывает, когда отвергаешь собственных родственников!

– Почему же отвергает? – замечает Одли. – Вовсе нет.

Он бросает на лорда-канцлера хмурый взгляд. Вопрос с братом Джорджем требует известной деликатности. Не хватало еще, чтобы Анна заметалась и ненароком спихнула кого-нибудь за борт. Он уходит в себя, смотрит на воду. Их сопровождают алебардщики, острота и блеск лезвий восхищают. Алебарды весьма дешевы в изготовлении, хотя их дни миновали. Он вспоминает Италию, поле боя, укол пики. В Тауэре есть пороховой склад, ему хочется поболтать с оружейниками как-нибудь в другой раз.

– А куда подевался Чарльз Брэндон? – спрашивает Анна. – Не понимаю, как он такое пропустил.

– Вероятно, с королем, – отвечает Одли, разворачивается к нему и говорит вполголоса: – Нашептывает гадости про вашего приятеля Уайетта. Придется вам отступиться, господин секретарь.

Он не сводит глаз с дальнего берега.

– Уайетт – не тот человек, от которого отступаются.

Лорд-канцлер фыркает:

– Стихами делу не поможешь. Так ему и надо. Пишет загадками. Скоро король поймет, что пришла пора их разгадать.

Едва ли. Бывают шифры столь изощренные, что хватит полстрочки, слога, паузы, цезуры, чтобы полностью изменить смысл. Он гордится, всегда будет гордиться, что не задал Уайетту ни одного вопроса, который заставил бы того солгать или утаить правду. Анне пришлось лицемерить, объясняла ему леди Рочфорд: в первую брачную ночь изображать девственницу, всхлипывать и лежать бревно бревном.

– Но, леди Рочфорд, на его месте любой мужчина дрогнул бы, – отвечал он. – Король – не насильник.

По крайней мере могла бы польстить ему, не сдавалась леди Рочфорд. Изобразить радостное удивление.

Тон леди Рочфорд, та особая женская жестокость, что в нем сквозит, ему неприятны. Женщины сражаются тем жалким оружием, которым наградил их Господь – злобой, коварством, хитростью, – и порой осмеливаются перейти границы, за которые мужчины ни ногой.

Тело короля не имеет границ, оно изменчиво, как и его королевство, остров, сам себя намывающий и сам себя растворяющий в воде, соленой и пресной. Земля с болотистыми тропами и скудными берегами, приливами и отливами, земля, что дышит и исходит влагой, земля трясин, вязких, будто пересуды англичанок, и гнилых топей, куда рискнет сунуться лишь священник с лучиной в руках.