Наталья Павлищева - Роксолана Великолепная. В плену дворцовых интриг

– Почему?

Слез не было («поплачу потом»), даже страха не было, хотя жизнь явно оказывалась в опасности, причем смертельной опасности. Она жива, пока жив Сулейман.

Но сейчас об этом не думалось, все сосредоточилось на этом мертвенно-бледном лице. Не было даже душевного крика:

– За что?!

Изнутри рванулось вверх, туда, к Богу, как бы его ни называли:

– Не отпущу!

Первый раз, когда Сулеймана явно отравили, и Роксолана вынудила валиде отнести противоядие, все было по-иному. Тогда она не думала ни о своей жизни, ни о несправедливости судьбы. В том, что судьба лично к ней несправедлива, Роксолана уверовала давным-давно, не пыталась бороться, только старалась сохранить жизнь детей.

Теперь иначе, сама того не сознавая, Роксолана бросила судьбе вызов:

– Не отпущу!

Нет, она не умоляла забрать ее жизнь вместо султанской, не взывала к справедливости или милосердию, она приказывала! Приказывала небесам, будучи полностью уверена, что приказание исполнят.

Бросить вызов судьбе…

У слабых людей такое возможно только от отчаянья, у сильных – если предел терпения и покорности исчерпан. Отчаянья не было, напротив, была решимость справиться самой!

Сухие, горящие зеленым огнем глаза, жесткие фразы, тон, не терпящий возражения:

– Что пытались сделать, чем помочь?

Лекарь что-то мямлил о воле Аллаха, стало ясно, что он просто не знает, что делать.

Не обращая внимания на несчастного лекаря, Роксолана повернулась ко второму:

– Вы будете находиться здесь, пока я не прикажу выпустить!

И дильсизам:

– Никого не выпускать и не впускать без моего приказа!

Вышла через потайной ход, пока шла к своим покоям в одиночестве, все обдумала.

Собиралась вызвать Михримах, но не пришлось, дочь уже была у нее:

– Что, матушка, что?!

– Тихо! Повелитель просто очень устал. Да, он болен, но это пройдет.

Михримах по глазам увидела, что не все так хорошо, поняла, что Роксолана говорит скорее для слуг и подслушивающих. Мать взяла лист бумаги, быстро начеркала:

«Немедленно найди Гекче! Приведи ко мне так, чтобы никто ничего не понял».

Написала по-итальянски, но сам лист все равно тут же бросила в огонь, убедившись, что Михримах пробежала глазами написанное. Вслух только добавила:

– Скажи, что все, как было когда-то. Она поймет. И быстро.

Провожая дочь до двери, произнесла достаточно громко:

– Я из-за всех волнений действительно устала. Пусть Гекче принесет то, что прошу, лекари дворца не знают ее секретов…

В коридоре у двери своих покоев оставила немого стража и наказала маленькой, шустрой служанке Амаль:

– Когда приедет Гекче, постучишь в эту дверь трижды. Больше ничего не делай, пусть она подождет меня здесь. Поняла?

– Да, госпожа, – присела Амаль.

В покоях Сулеймана не изменилось ничего – та же смертельная бледность, едва заметное дыхание, но у султана появилась еще и испарина, что страшно напугало Роксолану.

– Что вы давали пить Повелителю?

– Ничего, госпожа. Вы не велели ничего давать…

Как же ей хотелось ударить труса наотмашь!

Она вполне понимала страх лекаря, в случае смерти Повелителя Искандер-эфенди первым бы поплатился головой. Сказать, что если он не будет ничего делать, а султану удастся выжить, то она казнит труса сама? Нет, пожалуй, не стоит, любой на его месте боялся бы также.

Роксолана смотрела на Искандера-эфенди и размышляла. Ей безразличен его страх, страх во дворце настолько привычен, что его перестаешь замечать. Погибнуть неудивительно, но она погибать вовсе не желала, и хотя уже была немолода – пятьдесят лет, сдаваться не собиралась.

Первое, что нужно, независимо от того, сумеет ли Гекче помочь Повелителю, и вообще, сможет ли Михримах быстро ее найти, – не позволить злым языкам болтать о недуге султана. Если пойдет слух о смертельной болезни Повелителя, ничто не спасет.

И помочь сейчас ей мог вот этот перепуганный старичок, больше всего сейчас желавший оказаться простым дехканином подальше от дворца.

Позволить лекарю сейчас улизнуть и что-то разболтать за пределами этой спальни, Роксолана не могла. Мало того, его нельзя слишком испугать, лекарь нужен вменяемым и способным что-то сказать любопытным. Значит, его надо чем-то подкупить, увлечь, только чем?

О чем может мечтать этот человек? После пережитого во дворце, наверняка только об одном: спокойной жизни вдали от Стамбула и Топкапы.

– Искандер-Эфенди, вы не хотели бы купить небольшой домик на побережье?

Лекарь изумленно уставился на султаншу. Какой домик, какое побережье, если жизнь Повелителя висит на волоске? А она продолжала:

– С садиком… а еще хорошее содержание… Но этого всего может не быть, если Повелитель умрет. – Голос султанши из медового, вкрадчивого вдруг стал металлическим, казалось, еще мгновение, и она вцепится в горло лекаря. Тот даже сам схватился за горло руками. – Как вы думаете, я желаю смерти Повелителю?

Искандер-эфенди в ужасе замахал руками:

– Что вы, что вы, госпожа!

– Вы не знаете как вылечить султана? – голос снова потек медом.

– Нет… да… то есть…

– Тогда позвольте мне заняться этим.

Вот уж против чего несчастный лекарь не возражал, он почти рванулся к двери:

– Конечно, госпожа, конечно, я не буду вам мешать…

Роксолана успела поймать лекаря, который, удирая из спальни султана, был куда шустрей, чем во время его лечения.

– Эй, Искандер-эфенди, разве я сказала, что вы можете уйти? Я только просила не мешать мне.

Она так и притянула к себе бедолагу, крепко держа за полу халата, приблизила лицо к его уху и настойчиво добавила:

– Вы скажете всем, что Повелитель устал и после тяжелого похода и многих волнений из-за предательств ему нужен отдых. А сами останетесь здесь, наблюдать за лечением. Вы ведь его лекарь…

– Да… нет…

– Ну, вот и хорошо. Пойдемте, повторите мои слова перед придворными и посоветуете им тоже отдохнуть. Только не заикайтесь, пожалуйста, иначе мне придется ткнуть вас вот этим, – она с улыбкой аспида продемонстрировала небольшой кинжальчик, вытащив его из рукава. В действительности это был рабочий инструмент, оставшийся у султана с тех времен, когда зрение еще позволяло ему создавать тонкие ювелирные украшения. Но лекарь-то об этом не знал, да и таким острием все равно можно вполне чувствительно ткнуть в бок.

Они вышли в соседнюю комнату рядышком – султанша на полшага позади Искандера-эфенди. Чтобы лекарь не сказал какой глупости, она уже в двери легонько ткнула его толстый бок шилом:

– Вперед и не заикайтесь, Искандер-эфенди.

Среди собравшихся придворных Роксолана увидела Михримах, дочь слегка кивнула, давая понять, что успела разыскать Гекче. На сердце полегчало…