Трейси Шевалье - Последний побег

— Лучше я поговорю с ней сама, — сказала Хонор.

— Я не хочу, чтобы ты с ней общалась. Она на тебя плохо влияет.

Хонор еле сдержала слезы.

— Тогда я ей напишу. Можно?

Джудит усмехнулась.

— И напиши, чтобы она больше сюда не ездила, потому что здесь ей не рады. Покажешь мне письмо. К сожалению, я тебе больше не доверяю.

Фейсуэлл, Огайо

3 апреля 1851 года

Дорогая Белл!

Я пишу к тебе с просьбой не посылать беглецов в Фейсуэлл. Мой муж и его семья считают, что нельзя подвергать риску ферму, и я полностью с ними согласна. Недавно в Гринвиче арестовали одного из Друзей за то, что он помогал беглецам. Его приговорили к шести месяцам тюрьмы и немалому штрафу. Сейчас, с принятием закона о беглых рабах, подобное происходит повсеместно.

Я безмерно благодарна тебе за доброту и отзывчивость, которую ты проявила ко мне, — и особенно в самом начале, когда я была одинока и нуждалась в поддержке и помощи. Однако мы считаем, что тебе лучше не приезжать к нам в Фейсуэлл. Наши пути слишком разные. Но я желаю тебе счастья и радости и буду молиться о том, чтобы твой путь всегда озарялся светом.

Джек собирался в Оберлин, и Хонор поехала вместе с ним, чтобы отправить письмо Белл Миллз. Хонор не была в городе уже несколько месяцев: сначала из-за снега и холода, а потом — из-за того, что дорога размокла и повозка не могла проехать по глубокой грязи, а Джек не разрешал жене ездить верхом из опасений, что это может повредить ребенку. Но постепенно погода установилась, дорога просохла, и, когда Джек отправился в Оберлин — ему надо было доставить сыр в колледж, — Хонор отправилась с ним.

Джек высадил ее у магазина Адама Кокса, но она не стала туда заходить. Дождалась, когда муж уедет, и пошла быстрым шагом по Мейн-стрит. В Оберлине жил один человек, которому Хонор должна была рассказать о своем решении.

Хотя она столько раз направляла беглецов в этот дом, сама там не бывала ни разу. Но, добравшись до поворота на Мельничью улицу и увидев маленький красный дом сразу за мостиком через узкую речку, Хонор вдруг оробела и решила немного пройтись, чтобы собраться с духом. День выдался погожий и ясный, в небе сияло солнце, по которому Хонор соскучилась за зиму.

Она решила пройти еще дальше на юг, до окраины города, где сейчас строили железную дорогу. Там уже начали вырубать лес, но поезда пустят не раньше чем через год. А в итоге железная дорога протянется еще дальше на запад и соединит Кливленд с Толедо. Хонор не понимала, почему люди стремятся туда. Она сама никогда не бывала западнее Фейсуэлла. Гораздо больше ее привлекали дороги и поезда, уходящие на восток, хотя она знала, что любая дорога все равно закончится на берегу Атлантического океана. А этот барьер ей никогда не преодолеть.

Местами дощатые тротуары покрывал толстый слой глины, и как Хонор ни старалась обходить эти участки, все равно испачкала башмаки, а подол ее темно-зеленого платья стал бурым. На пересечении с улицей Мастеровых она услышала хриплый раскатистый смех и остановилась, старательно делая вид, будто ей просто не хочется идти дальше по грязи. Она совершенно забыла про постоялый двор Вака.

Основатели Оберлина были очень религиозными и не одобряли греховных излишеств, в том числе — пьянства. Но постоялый двор Вака располагался за пределами старого города, где не действовали строгие законы общины. Владелец заведения, Чонси Вак, был демократом и ярым сторонником рабовладения, а его постоялый двор оставался единственным местом в городе, где продавался табак и спиртное. Большинство оберлинцев были убежденными трезвенниками, однако Вак не испытывал недостатка в клиентах. Его заведение пользовалось популярностью среди выпивох со всей округи. Вот и сейчас несколько бражников сидели на крытом крыльце, выходящем на улицу, и пьянствовали. Среди них был Донован. У Хонор перехватило дыхание. Донован улыбнулся ей и отсалютовал бутылкой виски.

Зимой Хонор не виделась с Донованом, но теперь, когда стало тепло и поток беглецов возобновился, он снова начал наведываться в лес за фермой. Правда, на ферму больше не заглядывал, но, проезжая мимо, приподнимал шляпу, если Хонор находилась во дворе. Она старалась не обращать на него внимания, но каждый раз ее бросало в жар, а сердце бешено колотилось в груди. И вот теперь ей пришло в голову, что, если она не будет помогать беглецам, они прекратят приходить в Фейсуэлл, и Донован перестанет туда ездить. Его возобновившиеся появления вблизи фермы уже вызывали у Джудит ворчливое недовольство, а у Джека — плохо скрываемый гнев. «Я должна это сделать, — подумала Хонор. — Ради ребенка; ради семьи».

Она втянула живот, хотя понимала, что в этом нет необходимости. На первых месяцах беременности никакого живота еще нет. Поплотнее запахнула шаль и решительным шагом направилась к Доновану. Его собутыльники встретили ее свистом и улюлюканьем. Хонор дождалась, пока крики не стихнут.

— Донован, нам надо поговорить.

Ее слова вызвали новый шквал пьяных криков.

— Подумать только! Хонор Брайт сама со мной заговорила. Я думал, ты меня ненавидишь. — Донован поднялся со стула. — О чем ты хотела поговорить?

Она указала в сторону улицы:

— Давай пройдемся.

Донован слегка растерялся. Хонор так и не поняла почему: то ли его смутило внимание женщины, то ли ему не понравилось, что инициатива на сей раз исходила не от него и он не чувствовал себя хозяином положения. Однако Донован спустился с крыльца, не обращая внимания на свист и скабрезные замечания о том, что́ Хонор сделает с ним, а он — с ней. Хонор развернулась и быстро зашагала по улице, а Доновану пришлось догонять ее.

Когда они отошли на приличное расстояние и пьяницы на крыльце постоялого двора потеряли к ним интерес, Хонор замедлила шаг, и Донован поравнялся с ней. К нему уже вернулось прежнее самообладание, и у него был такой вид, словно все происходящее забавляет его.

— Что случилось? — спросил он. — Раньше ты не стремилась к моему скромному обществу. Тебе уже надоел Хеймейкер? Как-то быстро. Что…

— Я хочу с тобой поговорить о своем участии в помощи беглым рабам, — перебила его Хонор, не желавшая выслушивать его замечания, грозившие перерасти в откровенную грубость.

— Ха! Ты все же призналась. Всегда был уверен, что ты прячешь негров, но все равно очень приятно услышать, что я оказался прав.

— Семья моего мужа… моя семья… этого не одобряет, и я не хочу идти против их воли. Тебе больше не нужно приезжать к нам на ферму. Ты никого там не найдешь, потому что там никого не будет.

Донован вскинул брови.