Павел Саксонов - Приключения доктора

Животное и без того находилось в состоянии умопомрачения и было терзаемо страхом, а когда прямо перед ним из пелены снега возникла затянутая в невиданные заморские одежды женщина — с копною растрепанных волос, с неведомым прибором в пальцах, — совсем обезумело и ринулось от страшного видения прочь. К несчастью, ринулось оно не в сторону стада, а совсем в другую — в толпу людей, в эту человеческую массу, которая и так уже стеснилась до предела и которой даже перед явной опасностью податься было некуда!

Варвара Михайловна еще пыталась исправить положение и даже, выронив из пальцев длинный мундштук с давно погасшей в нем папиросой, ухватилась корове за хвост, но было поздно. Корова только вильнула корпусом, махнула хвостом, сбрасывая с него чужую руку, и еще прытче побежала в толпу. Стоявшие в передних рядах люди закричали. Тогда корова — инстинктивно! — склонила голову, выставив перед собою лоб и рога, и, уже ничего не видя и не слыша, бросилась в последнюю, как она полагала, битву в собственной жизни: за самую эту жизнь.

Страшно даже представить, что могло бы случиться далее, если бы перед коровой вдруг не раздался громкий хлопок: сорванный ветром, с покатой крыши на землю упал ледяной пласт — тонкий, рассыпавшийся тут же в миллиарды мельчайших осколков, но при соприкосновении с землей издавший звук наподобие пистолетного выстрела. От неожиданности корова опять вскинула голову, а ее ноги сбились с бегового темпа и начали разъезжаться на скользком крошеве. Едва не опрокинувшись на бок, корова остановилась, а там уже подоспела и Мура. Соединенными усилиями она и Петр Васильевич заставили совсем растерявшееся животное вернуться в общее стадо.

— Так нам не управиться! — почти с отчаянием в голосе воскликнул Петр Васильевич. — А ведь нужно еще и с моей фермы всех вывести!

— За вашу не беспокойтесь, — тут же откликнулись оба продавца из сливочной лавки. — Это мы берем на себя! Ваши коровы — не чета коровам Лидии Захаровны: авось, послушнее будут и не станут чинить беспорядки!

Продавцы — старший едва поспевая за младшим — выбежали со двора.

— А нам-то что делать?

Положение действительно стало отчаянным. Час, о котором предупреждала явившаяся людям Ксения, неумолимо близился, но даже так сказать, значит сказать неверно: точное время подступавшего бедствия не было известно. Даже Ксения ничего не могла объяснить: ни что за бедствие угрожало округе смертельной опасностью, ни во сколько именно оно разразится. Лишь на следующий день, когда страшный пожар уже уничтожил целый квартал [53] См. «Можайский — 1: Начало». — и дом вдовы, и дом Ямщиковой, и все надворные постройки — можно было постфактум констатировать: вечером накануне времени для спасения было еще достаточно.

Хуже всего было то, что с осознанием близкого конца — а люди, повторим, безоговорочно поверили в его близость — смешивалось осознание бессилия. Что может быть страшнее: знать о смертельной угрозе, иметь время ее избежать, но не иметь на это возможности? Можно было, конечно, и бросить бестолковое стадо, чтобы успеть заняться имуществом, но никому из наших героев — ни Михаилу Георгиевичу, ни Петру Васильевичу, ни Лидии Захаровне, ни Варваре Михайловне, ни Анастасии Ильиничне, ни инспектору — такое и в голову не пришло.

Разумеется, ничего подобного не могло прийти и в голову Кате. Катя, кстати, в первые из этих тяжких минут метаний со стадом тоже старалась внести свою лепту в его усмирение, но очень быстро кто-то оттащил ее прочь и так и удерживал, чтобы она, не дай Бог, не оказалась под копытами. Тогда Катя прижалась щекой к Линеару, и оба они — бессильная девочка и несмышленый щенок — смотрели, смотрели, смотрели…

А потом послышался звон колокольчика. Всё, стихнув, поворотилось на его звук: и люди, и коровы.

Из фермы вышла Ксения. В правой руке она держала тот самый, звонивший, колокольчик, а в левой — целую охапку других, на ленточках.

— Динь-дон, позабытый звон… жалуются богомольцы: кто-то снял колокольцы, ленточки развязал, по углам раскидал, а как же без ленточки и звоночка паству найдет одиночка?

Петр Васильевич хлопнул себя по лбу:

— Колокольчики! Как же я не догадался!

Лидия Захаровна изменилась в лице:

— Я не знала, что это так важно… зачем они коровам на ферме? Только шум создавали!

— Вот вам и «шум», Лидия Захаровна, вот вам и «шум»!

Михаил Георгиевич, инспектор, Варвара Михайловна, более инспектора не удерживавшая, поспешили на помощь. Они приняли из рук Ксении колокольчики и начали повязывать их коровам на шеи. Спустя несколько минут двор наполнился перезвоном: стадо, подчиняясь командам, выстраивалось в организованную колонну.

— Ну, с Богом! — воскликнул Петр Васильевич.

Петр Васильевич, на Муре, замыкал потянувшуюся на проспект через арку колонну. А во главе, неожиданно для него самого, оказался Михаил Георгиевич.

Доктор шел перед первой парой коров, без усилия ведя ее за собой. Коровы шагали, помахивали хвостами, встряхивали головами, и над ними, заглушая свист набравшего силу ветра, лился колокольный звон. Ничто — ни приветственные клики заполонившей проспект толпы, ни чуть позже грянувшая полковая музыка — не могло его сбить. Он смешивался с кликами и с музыкой, но в то же время оставался самим собою: чистым, мелодичным, безошибочно выделявшимся из всех других звуков:

— Динь-дон, над проспектом льется звон, проникает в кровушку, ведет коровушку, ведет человека — трель хороша, летит душа, эюшки! Не холодно Ксенюшке!

Через несколько десятков метров, на углу у Ямщиковой, шествие ненадолго запнулось: в колонну с примыкавшей к проспекту линии стало вливаться стадо Петра Васильевича. Его вели продавцы из сливочной лавки, без труда, как они и обещали, управлявшиеся с ним.

— Ровнее, ровнее!

Колонны соединились.

Михаил Георгиевич вскинул голову: ему показалось, что в одном из сиявших электрическим светом окон квартиры Сушкина мелькнула тень. Возможно, так оно и было. Возможно, репортер выглянул из-за шторы, чтобы посмотреть на причину шума: не услышать его было нельзя. Но утверждать наверняка мы не возьмемся: сам Никита Аристархович ни словом не обмолвился об этом — ни в своих записках, ни в своих статьях и заметках. Впрочем, могло быть и так, что Михаилу Георгиевичу просто почудилось: к тому времени, когда шествие приостановилось на углу проспекта и линии, гости — а среди них должен был находиться и сам доктор — уже собрались в гостиной Никиты Аристарховича и, скорее всего, уже потрясенно рассматривали набитый миллионами чемодан поручика Любимова [54] См. «Можайский — 1: Начало» и «Можайский — 2: Любимов и другие». . И если это было действительно так, никакие происходившие на улицах события не могли, конечно, отвлечь к окну находившихся в квартире репортера.