Грегор Самаров - Адъютант императрицы

— Его дочь, — смущенно воскликнул Салтыков, — она дочь визиря Моссума–оглы! Мой сын любит дочь визиря!

— Своей душою она достойна его любви, — сказала Екатерина Алексеевна, — а своим происхождением — достойна того положения, на которое я возведу ее.

— Да, отец, — сказал Николай Сергеевич, обнимая плечи Зораиды, — она была бы достойна быть твоею дочерью, даже если бы ее отец и не был могущественным вельможей среди своего народа.

— О, Боже мой, — тихо вздохнула Зораида, — его дочерью… А он победил моего отца и втоптал во прах его знамена!

Салтыков с сожалением посмотрел на сына.

— Бедное дитя! — сказал он. — Неужели в эту минуту всеобщей радости отец сам должен разрушить твое счастье?

— Как? Вы еще раздумываете, когда я одобрила выбор вашего сына? — с неудовольствием спросила государыня.

— О, ваше императорское величество, — воскликнул Салтыков, — ни слова сомнения не слетело бы с моих губ, если бы вы выбрали в супруги для моего сына любую свою крепостную и объявили ее достойной носить имя Салтыковых! Но здесь я вынужден выказать неповиновение даже вам, ваше императорское величество, вынужден просить вас взять обратно свое решение!.. И да простит меня мой бедный сын, что я являюсь вестником рока, хладнокровно разрушающего надежды его юного сердца.

— Почему… я ничего не понимаю? — спросила императрица, в то время как Николай Сергеевич еще крепче прижал к себе все еще плакавшую Зораиду.

— Вы, ваше императорское величество, поймете, — ответил Салтыков, — если я скажу вам, что гордый и смелый визирь Моссум–оглы, под страхом гнева падишаха согласившийся на суровые требования, на которые давала нам право наша победа, поставил мне условие, исполнить которое я обязался своим честным словом.

— И это условие? — спросила Екатерина Алексеевна.

— Этим условием было возвращение ему дочери Зораиды, которую он любит, которая является его единственным утешением, его единственной радостью на земле, — ответил Салтыков.

— О, мой отец, — воскликнула Зораида, — как любит он меня, как тоскует он по мне!

— Разве он может любить тебя более, чем я? — воскликнул Николай Сергеевич. — Ему даны и могущество и великолепие, в то время как мне — только ты… Одна лишь ты у меня, и без тебя я умру.

— А если я не предоставлю свободы Зораиде? — спросила государыня. — Она принадлежит мне по праву войны; ведь и турки обращают своих военнопленных в рабов.

— Она принадлежит вам, ваше императорское величество, и вы вправе задержать ее, — ответил Салтыков. — Но в таком случае, — продолжал он дрогнувшим голосом, — мирный договор должен быть разорван, так как великий визирь подписал его лишь при условии возвращения ему дочери.

— Это условие не стоит в договоре, — сказала Екатерина Алексеевна, — я не связана им.

— Но, ваше императорское величество, я поручился своим честным словом, — возразил Салтыков, — и если вы, ваше императорское величество, не поддержите моего честного слова, то имя Салтыкова навеки опозорено среди дворянских родов России, и клянусь Богом, что посланный известит визиря о нарушении мною слова, скажет ему и о том, что я заплатил жизнью за свою честь.

— А счастье твоего сына для тебя ничего не значит? — вне себя воскликнул Николай.

— Значит более, чем все на свете, — возразил Салтыков, — но моя честь не принадлежит земному тлену, она священный залог, вверенный мне предками!.. Я должен сохранять ее чистой и незапятнанной, какой они передали ее мне и какою я должен передать ее тем, кто будет носить после меня мое имя… И прежде всего тебе, мой сын! Никакое счастье на земле не в состоянии удовлетворить, если бы тебе пришлось скрывать свое лицо от взоров света из‑за того, что твой отец оставил пятно на честном твоем имени. Не было и не будет большего горя в моей жизни, чем это: я принужден разрушить твое счастье. Но все же, сын мой, так должно быть! Завтра же эта девушка должна быть отправлена к ее отцу, или же твоему отцу ничего не остается, как уйти из жизни.

— Да, так должно быть, мой дорогой друг, — воскликнула Зораида, склоняясь к Николаю Сергеевичу и со слезами глядя на него. — Это неизбежно: никакая сила не удержит меня, когда меня зовет отец, да, да, никакая сила, и даже любовь. Это — рок, неумолимый рок. И мы должны со смирением покоряться ему, так как Аллах никогда не изменяет неотвратимого решения кисмета. Мои глаза будут лить слезы до тех пор, пока будут видеть, мое сердце будет тосковать, пока будет биться, но ты с миром будешь вспоминать о своей Зораиде, так как душа ее будет спокойна, исполнив свой долг; между тем как, оставшись у тебя, я оскорбила бы заветы Бога.

— А если я напишу визирю, если я попрошу там, где я имею право приказать? — сказала государыня.

— Мое честное слово не терпит никаких разнотолков, — возразил Салтыков. — Я обещал визирю тотчас же возвратить его дочь, и только тогда, когда мое слово будет исполнено, вы, ваше императорское величество, можете попытать добиться его согласия.

— Он никогда не даст его, — сказала императрица, — если дитя вернется к нему.

— Я буду просить, — воскликнула Зораида, — клянусь вам!

Она умолкла и печально поникла головой, по–видимому, она сама едва ли верила в удачу.

— Хорошо, отец, — сказал Николай Сергеевич, — но твой сын тоже не имеет права бросать слов на ветер, и честь нашего имени для меня не менее свята, чем для тебя. Я обязан исполнить слово, данное Зораиде, и, как и обещал, не разлучусь с ней. Я сам отвезу ее к отцу, рука об руку с нею пойду к нему и буду просить о счастии всей моей жизни.

— Боже мой, — воскликнул Салтыков, — ты хочешь отдаться в руки врага? Визирь — великий человек, у него благородный образ мыслей, от него тебе не грозит опасность, но она грозит от остальных, окружающих его. Тебя могут подкараулить коварные убийцы — ведь ненависть к христианам после нашей победы…

— Нет, — воскликнула Зораида, — у моего отца жизнь Николая будет в такой же безопасности, как и моя; я ручаюсь за его жизнь или умру вместе с ним. Спасибо, спасибо, Николай, — продолжала она, — твое благородное сердце отыскало единственный путь для нашего счастья… Благодарю тебя за твою любовь!

— Неужели ты могла сомневаться во мне? — сказал Николай Сергеевич.

— А если я не позволю тебе сопровождать ее? — спросила императрица. — Если я прикажу тебе остаться здесь?

— Вы не сделаете этого, ваше императорское величество, — воскликнул Николай Сергеевич, — вы, моя всемилостивейшая государыня, не разрушите созданного вами и не принудите к неблагодарности и неповиновению преданнейшей вам души.

— Нет, — сказала государыня, подавая руку Николаю Сергеевичу, — нет, я не сделаю этого, я не стану удерживать тебя, но, клянусь Богом, пусть будет известно визирю и даже самому султану, что моя власть будет охранять каждый волос на твоей голове и что все турецкие военнопленные будут порукою за твою жизнь. Вот, — задумчиво продолжала она, — ничто в нашем земном мире не чисто и не совершенно! Так, с этой чудной вестью о победе связаны огорчения и заботы бедного ребенка, так любимого мною… И я, облеченная властью императрица, не в силах осчастливить тех, кто близок моему сердцу! Но все же теперь довольно об этом!.. В человеческих силах исполнить свой долг во всяком положения. Вы все исполнили свой, и да благословит вас Господь за это! Сегодняшний день принадлежит радости победы… Ступай со своим отцом, Николай, а ты, Зораида, останешься при мне; сегодня вечером вы еще можете порадоваться вместе с другими, завтра же вступите на свой тяжкий путь, на котором вас будет охранять ваша императрица.