Мика Валтари - Наследник фараона

Но фараон Эхнатон был непоколебим в своем решении, и Хоремхеб зря терял время в Ахетатоне. Каждый день они вели одни и тс же разговоры.

Хоремхеб говорил:

— В Сирии серьезное волнение, а египетские колонии там слабы. Царь Азиру разжигает ненависть к Египту. Не сомневаюсь, что, когда придет время, он поднимет мятеж.

Фараон Эхнатон отвечал:

— А ты видел полы в моем дворце, на которых художники как раз сейчас рисуют тростниковые заросли и плывущих уток на критский лад? А что до мятежа в Сирии, я считаю его маловероятным, ибо отправил всем их принцам крест жизни. Царь Азиру особенно дружен со мной, получив от меня крест жизни; он воздвиг храм Атону в земле Амурру. Не сомневаюсь, что ты уже видел здесь колоннаду зала Атона рядом с моим дворцом. Это стоит посмотреть, хотя колонны только из кирпича, чтобы сэкономить время; кроме того, мысль о рабах, которые надрываются в каменоломнях, невыносима для меня. Но, возвращаясь к Азиру, у тебя нет никаких оснований сомневаться в его верности; я получил от него множество глиняных табличек, в которых он горячо стремится узнать новости об Атоне. Если хочешь, мои писцы могут показать тебе эти таблички, как только приведут в порядок наши архивы.

Хоремхеб заявил:

— Плевал я на его глиняные таблички, они грязны и лживы, как и он сам. Но, если ты твердо решил распустить армию, дай мне хотя бы усилить пограничные части, ибо южные племена уже гонят свои стада, не считаясь с нашими пограничными камнями, из земли Куш и Сирии. Они жгут селения наших черных союзников, что совсем не трудно, поскольку они сделаны из соломы.

Эхнатон говорил:

— Я верю, что это не по злой воле, а от бедности. Наши союзники должны поделить свои пастбища с южными племенами, им я тоже пошлю крест жизни. И не верю я, что они намеренно жгут эти селения. По твоим словам, они легко воспламеняются, и нельзя обвинять все племя из-за нескольких селений. Но если хочешь, всеми средствами укрепляй пограничную охрану в земле Куш и в Сирии, поскольку ты отвечаешь за безопасность государства, однако присмотри за тем, чтобы это была только пограничная охрана, а не постоянная армия.

Хоремхеб отвечал:

— Эхнатон, мой безумный друг, ты должен позволить мне переформировать гарнизоны по всей стране, ибо расформированные воины из-за своей бедности грабят направо и налево и крадут у крестьян шкуры, которые они должны сдавать государству, и избивают их палками.

Фараон Эхнатон наставительно возражал:

— Смотри, что получается из-за того, что ты отказываешься послушать меня! Если бы ты больше говорил с этими людьми об Атоне, они теперь не поступили бы так, но они невежественны, рубцы от твоей плети горят на их спинах, и они не ведают, что творят. И, кстати, заметил ли ты, что обе мои дочери научились теперь ходить? Меритатон заботится о младшей, и у них есть очаровательная маленькая газель, товарищ их детских игр. Так вот, ничто не мешает тебе нанять расформированных людей в качестве охраны в Верхнем и Нижнем Царстве, если только они останутся стражей и не превратятся в постоянную армию для ведения войны. И, по-моему, лучше разломать все колесницы, ибо подозрение порождает подозрение, а мы должны убедить наших солдат в том, что в любом случае Египет никогда не прибегнет к войне.

— Не проще было бы продать колесницы Азиру или хеттам? Они хорошо платят за колесницы и лошадей, — усмехнулся Хоремхеб. — Содержание регулярной армии ничем не окупится, когда ты утопишь все богатство Египта в болоте или наделаешь из него кирпичей.

Так они спорили день за днем, и только благодаря упорству Хоремхеб добился положения главнокомандующего пограничными отрядами и всеми гарнизонами.

А фараон решал, как их надо вооружить, а именно деревянными копьями. Хоремхебу было предоставлено определить их количество. Тогда Хоремхеб призвал всех командующих округами в Мемфис, так как он находился в центре страны и на границе Двух Царств. Он только собрался отправиться на корабле в этот город, когда по реке из Сирии прибыл гонец с кипой писем и глиняных табличек, полных тревожных новостей. Его надежды оживились. Эти сообщения бесспорно подтверждали, что царь Азиру, узнав о беспорядках в Фивах, счел этот момент благоприятным для присоединения некоторых городов за пределами его границ. Мегиддо, ключ к Сирии, был тоже охвачен волнениями, и войска Азиру осаждали крепость, в которой укрылся египетский гарнизон, взывающий теперь оттуда к фараону о быстрой помощи.

Но фараон Эхнатон говорил:

— Думаю, что царь Азиру имел веские причины для своих действий. Он вспыльчивый человек, и, может быть, мой посол обидел его. Не стану судить его, пока у него нет возможности объясниться. Но одно могу сделать, и плохо, что я раньше не подумал об этом. Теперь, когда в Черной Земле воздвигается город Атона, я должен построить другие в Красной Земле — в Сирии и в земле Куш. Мегиддо — это узел караванных путей, а потому самое подходящее место, но подозреваю, что сейчас там слишком беспокойно, чтобы вести строительство.

Но ты говорил мне об Иерусалиме, где строил храм Атону во время войны с кабирами, войны, за которую я никогда не прощу себя. Это не такой центр, как Мегиддо, поскольку он находится южнее; тем не менее я приму незамедлительные меры, чтобы построить город Атона в Иерусалиме, чтобы в будущем это был центр Сирии, хотя сейчас это всего лишь полуразрушенное селение.

Услышав это, Хоремхеб сломал свою плеть, швырнул ее к ногам фараона и пошел садиться на корабль. Так он поплыл в Мемфис, чтобы реорганизовать гарнизоны по всей стране. Все же его пребывание в Ахетатоне принесло некоторую пользу; я имел возможность спокойно рассказать ему на досуге все, что видел и слышал в Вавилоне, Митанни, в стране хеттов и на Крите. Он слушал молча, кивая время от времени головой, словно то, о чем я рассказывал, было ему отчасти известно, и он вертел в руках нож, который дал мне хозяин порта. Все, что я рассказал ему о дорогах, мостах и реках, он заставил меня изложить письменно, а также записать некоторые из имен, что я упоминал. В заключение я сказал ему, чтобы он посоветовался с Капта по этому вопросу, ибо Капта был так же ребячлив, как и он сам, в своей манере запоминать всякого рода безделицы.

Он покидал Ахетатон в гневе, а фараон радовался, что он уезжает. Разговоры с Хоремхебом очень досаждали ему, так что даже вид этого человека вызывал у него головную боль.

Он говорил мне задумчиво:

— быть может, воля Атона в том, чтобы мы потеряли Сирию, а если это так, то кто я такой, чтобы противиться ей, поскольку это должно быть ко благу Египта. Ибо богатство Сирии не дает покоя Египту. Все излишества, вся изнеженность, пороки и дурные привычки пришли оттуда. Если мы потеряем Сирию, Египет вернется к более простому образу жизни — к пути истинному, и это самое лучшее, что может с ним произойти. Здесь должна начаться и распространиться среди всех народов новая жизнь.