Рудольф Баландин - Странствующий рыцарь Истины. Жизнь, мысль и подвиг Джордано Бруно

Он видел мир глазами ученого и поэта. Толпы фанатиков казались ему скопищем безумцев, а инквизиторы — преступниками. Религиозные бури, кровавые и жестокие распри эпохи Возрождения он переживал с удивлением и негодованием. Как могут люди — тысячи, миллионы людей! — так жестоко ошибаться?! Ради нелепых вымыслов совершать убийства, мучить, преследовать свободную мысль, разжигать ненависть и войны?! Как могут люди не замечать, что живут в страхе и унижении, в какой-то всеобщей слепоте?!

Он не мог примириться с этой атмосферой насилия, жестокости, духовного рабства, невежества, лжи. Как открыть людям истину, для которой он еще и сам не нашел подходящих слов, но которую ощущает в себе и без которой уже не мыслит своей жизни?

Джордано Бруно отдавал безусловное первенство науке. Все, что противоречит разуму, — вызывало у него сомнение.

Удивляет ранняя зрелость, самостоятельность мысли Бруно. На суде инквизиции его спросили, верует ли он в триединство бога-отца, бога-сына и святого духа? Он ответил, что с восемнадцати лет сомневался в этом догмате.

Сомнения запрещались. Этот запрет вызывал сомнения: если ограничена свобода мысли, значит, идея уязвима, неразумна, ложна. Истина не боится сомнений!

Приходилось тщательно скрывать книги святых отцов церкви с комментариями Эразма Роттердамского. Еще несколько десятилетий назад Эразма чтила католическая церковь, а теперь считала своим врагом; книги с его заметками сжигались. Бруно сохранял их в своей келье, несмотря на угрозу жестокого наказания.

Послушание требовалось не только в поступках, но и в словах и мыслях. Устав гласил: «Никто из братьев не смеет излагать или защищать какое бы то ни было личное мнение, противное общему взгляду учителей во всем, что касается веры и нравственности… Под угрозой лишения звания запрещается во время чтения высказывать и доказывать мнение, не согласующееся с общими взглядами святых отцов… Все должны следовать святым отцам, изучать их труды, подкрепляя мнения цитатами из их книг».

Особенную ярость, сдерживаемую с трудом, вызывала у него необходимость таить свои мысли, свои взгляды от окружающих. Наушники и доносчики были повсюду. Приходилось молчать и притворяться.

А церковная служба шла своим чередом. Сравнительно рано, в двадцать четыре года, он был возведен в сан священника (прежде два года был субдиаконом и еще два — диаконом).

Обряд посвящения можно было бы назвать луковичным или капустным: много одежек и все без застежек. Посвященного облачили во все то, что ему доводилось носить прежде: подрясник послушника, накидку (скапулярий) монаха, одеяния субдиакона и, наконец, облачение священника. Затем выбрили тонзуру — круглую лысину на макушке — и вручили чашу с вином («кровью господней»). Обыкновенным католикам позволялось причащаться только «телом Христа» (хлебом, облаткой), зато священник получал право вкушать и «крови Христа».

Приблизительно в то же время Бруно совершил первую поездку в Рим. Его вызвал кардинал Ребиба, прослышавший о молодом монахе, отличающемся необыкновенной памятью. Пришлось продемонстрировать свое искусство кардиналу и папе Пию V. Его расспрашивали, как он приобрел свое умение: невольно, по велению судьбы, или по своей воле, упражнениями. Джордано отвечал, что хорошей памятью наделили его родители, но это наследство он умножил постоянными упражнениями. Он рассказал, какими приемами развивал свою память.

Пожалуй, обряд посвящения и встреча с кардиналом и папой только укрепили сомнения Бруно. К формальностям он всегда относился с недоверием. Вдобавок обладал чувством юмора. Вряд ли он искренне был серьезен, когда его облачали во многие одежки, предлагали испить красное вино. Да и обзавестись искусственной лысиной — мероприятие вполне комическое.

Знакомство с высшими католическими чинами тоже не укрепило веру Бруно в церковь. От проницательного взгляда молодого монаха не могли укрыться надменность и самодовольство верховных владык, не блещущих ни знаниями, ни благочестивой жизнью. В одном из трактатов Бруно описал появление папы перед народом. Вот этот отрывок в пересказе историка В. С. Рожицына:

«Вместо небесного света появляется папа с ханжеским, безумным лицом, на голове его тиара и повязка, звериные когтистые пальцы унизаны перстнями. Его безобразное, расплывшееся туловище покрыто облачениями. Ему поклоняются как наместнику божьему. Он качается из стороны в сторону, едва держится на ногах и все же шествует с подобающим ему величием».

В этом описании можно узнать уродливую фигуру «святого» Пия V.

Итак, торжественное возведение в сан священника духовно еще более отдалило Джордано от церкви. Он стал позволять себе крамольные высказывания.

Однажды он беседовал с одним из монастырских богословов — Монтальчино — в присутствии нескольких монахов. Разговор шел о ересях. Джордано не осуждал их безоговорочно, а пытался разобраться в том, что в них разумного. Монтальчино возмутился:

— Можно ли всерьез относиться к высказываниям еретиков, закоренелых в грехе и невежестве?!

Джордано возразил:

— Еретики не облекают свои рассуждения в схоластическую форму, однако нередко излагают свои взгляды логично и доходчиво. Не всякий еретик — невежда, как не всякий невежда — еретик.

Бруно привел пример Ария, которого схоласты толковали упрощенно. (Христианин из Александрии Арий в IV веке доказывал не божественную, а человеческую природу Христа; возражал против признания единства бога-отца и сына, так как отец должен быть старше сына. По Мнению Бруно, и святой Августин считал бога-отца творящим началом, создавшего и сына своего.)

Монтальчино был доносчиком, агентом инквизиции. Как многие тайные агенты, он не только вынюхивал ересь и доносил на еретиков, но и сводил личные счеты, клеветал на своих обидчиков. В споре одержал верх Джордано. Злобный Монтальчино отомстил тайно и подло: настрочил донос, перечислив сто тридцать пунктов, по которым Бруно отступил от учения католической церкви. Припомнились и другие прегрешения брата Джордано: выдворение икон из кельи, глумление над описанием семи радостей Богородицы.

Дело принимало серьезный оборот. Местное церковное начальство поддержало обвинение. Донос был передан в римскую инквизицию. Для предварительного разбора этого дела в Рим вызвали и самого обвиняемого.

В Риме он остановился в монастыре святой Марии, где был принят как гость. Он готовился отправиться в канцелярию римской инквизиции, когда ему доставили письмо из Неаполя. В нем говорилось: после отъезда Джордано в его келье произвели обыск, обнаружили книги отцов церкви с запрещенными комментариями Эразма.